Было хорошо видно здание таможни, кафе речников…
Особенно ясно виден был угол переулка, в котором вторым налево был дом Пьедбёфов.
3 января…
— Ваша жена давно умерла?
— Через месяц будет двенадцать лет… Она умерла от чахотки…
— Что сейчас делает Жерар?
Фонарь качался в руке сторожа. Он уже вложил в замочную скважину большой ключ. Вдалеке засвистел поезд.
— Должно быть, он в городе…
— Вы не знаете, где приблизительно?
— Молодые люди собираются чаще всего в «Кафе у мэрии».
И Мегрэ снова углубился в дождь, в темноту. В сущности, это не было следствием. Никакой отправной точки, никаких оснований.
Была только горсточка людей, живших каждый своей жизнью в маленьком городке, где свирепствовал ветер.
Быть может, все они были искренни? А может быть, душа кого-нибудь из них терзалась, испуганная, при мысли о плотной фигуре, бродившей в эту ночь по улицам?
Мегрэ прошел мимо своей гостиницы, но не заглянул в нее. Сквозь стекла окон он заметил инспектора Машера, разглагольствовавшего перед группой людей, среди которых был и хозяин отеля. Чувствовалось, что все они выпили уже по четвертой или пятой рюмке.
Машер, чем-то воодушевленный, размахивал руками и, должно быть, говорил:
— Эти комиссары, которые приезжают из Парижа, воображают…
И они судачили о фламандцах! Рвали их на клочки!
В конце узкой улицы начинается обширная площадь.
На углу кафе с белой вывеской, с тремя хорошо освещенными витринами: «Кафе у мэрии».
Как только вы открываете дверь, вы сразу попадаете в шумный зал. Оцинкованный прилавок. Столы.
Карты на красных скатертях. Дым трубок, сигарет и кислый запах пива.
— Две кружки пива!
Звон жетонов на мраморной дощечке кассы. Белый передник гарсона.
— Проходите сюда!
Мегрэ сел за первый попавшийся столик и сначала увидел Жерара Пьедбёфа в одном из запотевших зеркал, украшавших стены зала. Он тоже был возбужден, как и Машер. Заметив комиссара, он сразу замолчал и сделал знак своим собеседникам.
Это был его приятель и две подружки. Все четверо сидели за одним столом. Молодые люди одного возраста. Женщины, вероятно, работницы с завода.
Все замолчали. Даже игроки в карты за другими столиками объявляли о своих взятках вполголоса, и взгляды всех устремились на вновь прибывшего.
— Кружку пива!
Мегрэ зажег трубку, положил свою шляпу, с которой капала вода, на банкетку, обтянутую коричневым молескином.
— Одну кружку пива!..
А Жерар Пьедбёф иронически улыбнулся и презрительно пробормотал вполголоса:
— Это друг фламандцев…
Он уже тоже выпил. Его глаза слишком блестели. Алые губы подчеркивали бледность его лица. Чувствовалось, что он возбужден. Он наблюдал за присутствующими. Искал, что бы такое сказать, что поразило бы его собутыльников.
— Ты понимаешь, Нини, когда ты разбогатеешь, тебе нечего будет бояться полиции.
Приятель толкнул его локтем, чтобы он замолчал, но в результате Жерар разошелся еще больше.
— Ну и что ж такого? Значит, теперь уже нельзя говорить то, что думаешь?.. Я повторяю: полицией распоряжаются богатые, ну, а если вы бедны, она…
Он был бледен. В сущности, он сам испугался своих слов, но хотел сохранить внимание всего зала.
Мегрэ сдул пену с пива, сделал большой глоток.
Слышно было, как игроки вполголоса говорили, чтобы нарушить воцарившееся молчание.
— Три карты одной масти!
— Четыре валета!
— Тебе ходить!
— Крою!
А две молоденькие работницы, которые не осмеливались глядеть в сторону комиссара, ловили его отражение в зеркале.
— Можно подумать, что во Франции быть французом преступление. В особенности если ты к тому же еще беден.
Хозяин у кассы нахмурился, повернулся к Мегрэ в надежде дать ему понять, что молодой человек пьян; но комиссар не смотрел на него.
— Пики!.. И еще раз пики! Ага… такого не ожидали…
— Люди, которые разбогатели на контрабанде! — продолжал Жерар так громко, что его слышал весь зал. — В
Живе это знают! До войны они получали сигары и кружева… А теперь, поскольку алкоголь запрещен в Бельгии, они поят можжевеловой водкой фламандских речников…
И поэтому их сын может стать адвокатом… Ему это очень пригодится, чтобы защищать самого себя!..
А Мегрэ сидел за столиком один, и на него смотрели все клиенты кафе.
Хозяин забеспокоился, предвидя скандал. Он подошел к комиссару:
— Умоляю вас, не обращайте внимания… Он выпил…
И потом, он переживает за сестру…
— Пойдем отсюда, Жерар, — прошептала девушка, сидевшая рядом с ним.
— Чтобы он решил, что я его боюсь?
Он по-прежнему сидел спиной к Мегрэ. Каждый из них видел только отражение другого в зеркале.
Посетители кафе играли теперь уже из приличия, забывая отметить число очков на грифельной доске.
— Рюмку коньяка, гарсон!..
Хозяин хотел было отказать Жерару, но не посмел, учитывая, что Мегрэ все еще делал вид, что не замечает его.
— Мошенничество, да и только!.. Вот что это такое!..
Эти люди берут наших девушек и убивают их, когда им надоест… А полиция…
Комиссар представлял себе старика Пьедбёфа в его перекрашенной форменной куртке, представлял себе, как он обходит цеха, освещая себе путь фонарем, потом возвращается в свою сторожку, где тепло и где он будет есть печеный картофель.
Напротив был дом Пьедбёфов; акушерка, должно быть, уже уложила ребенка и, коротая вечер, читает или вяжет.
А там, дальше, мелочная лавка фламандцев: старика Питерса разбудили и повели в свою комнату, мадам Питере закрывает ставни, а Анна одна раздевается у себя в спальне.
И уснувшие баржи в реке, от быстрого течения которой натягиваются канаты, скрипят рулевые колеса и ударяются друг о друга шлюпки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30