Комната была большой. Здесь стояла разобранная кровать с застиранными простынями, которые, должно быть, никогда не просушивались на свежем воздухе. Стол, старый шкаф, примус.
В кресле сидела сумасшедшая, смотревшая прямо перед собой с выражением легкой умиленной улыбки на лице.
— Простите! К вам кто-нибудь иногда заходит?
— Никогда!
— И ваша сестра не выходит из комнаты?
— Изредка она выбегает на лестницу.
На всем печать гнетущей серости. В комнате — запах нечистоплотной бедности, старости — какой-то трупный запах.
— Заметьте, первой всегда начинает она.
У Мегрэ не было сил ее расспрашивать. Он рассеянно глядел на нее и слушал.
— Ссорятся они, конечно, из-за денег, а не из-за женщин. Хотя однажды, сводя счеты, она предположила, что он наведывался в публичный дом; тут она показала ему где раки зимуют!
— Она его бьет? — без всякой иронии спросил Мегрэ.
Этот вопрос был не менее уместен, чем любой другой. Произошло уже столько невероятных событий, что больше ничего не могло Мегрэ удивить.
— Не знаю, бьет ли она мужа, но тарелки она часто бьет. Потом плачет, причитая, что у нее никогда не будет приличного дома.
— Значит, скандалы бывают почти каждый день?
— Да, но небольшие! Обычные склоки. Скандалы Разыгрываются два-три раза в неделю.
— В общем, без дела вам сидеть не приходится!
Она, казалось, не поняла насмешки и несколько встревоженно посмотрела на Мегрэ.
— В чем же она обычно его упрекает?
— «Когда не могут прокормить жену, не женятся!
Нельзя обманывать женщину, уверяя ее, что тебе прибавят жалованье.
Не отбивают жену у такого мужчины, как Куше, который может заработать миллионы.
Все чиновники — трусы. Если хочешь чего-либо достичь, надо работать самостоятельно, уметь рисковать, быть пробивным».
Бедняга Мартен!
Однако Мартен делал все, что мог. А до него всеми теми же упреками осыпали Куше.
Должно быть, Куше говорили: «Посмотри на господина Мартена! Вот разумный мужчина. Он думает о том, что в один прекрасный день женится. Если с ним что-нибудь случится, его жена будет получать пенсию! А ты вот…»
И все это оказалось зловещей шуткой. Госпожа Мартен обманулась, была обманута, обманула всех.
Но с самого начала она совершила чудовищную ошибку.
Дочь кондитера из Сен-Мора жаждала денег. Это был ее пунктик. Деньги были ей необходимы. Она чувствовала, что родилась для того, чтобы иметь деньги, а значит, ее муж обязан их добывать.
Куше сперва зарабатывал мало. Не оставаться же ей без пенсии, если он умрет; и она ушла к Мартену.
Но Куше разбогател, стал миллионером. И она ничего не могла сделать, чтобы подбодрить Мартена, заставить уйти со службы и тоже начать сбывать сыворотки или другой товар, приносящий настоящие доходы.
Студенистые, словно медузы, глаза старой Матильды уставились на Мегрэ.
— Сын заходил к ней?
— Редко.
— Она ему тоже устраивала скандалы?
Похоже, что старуха годами ожидала этой минуты:
— Она давала советы: «Твой отец — богач! Ему должно быть стыдно, что он не устроил тебе более приличную жизнь. У тебя даже нет машины. И знаешь, почему? Из-за этой женщины, что вышла за него ради денег. Ведь она стала его женой только за деньги. Не говорю уж о том, что одному Богу известно, как она обойдется с тобой потом. Вряд ли ты что получишь из наследства, которое тебе полагается.
Вот почему ты должен теперь вытаскивать у него деньги и хранить их в надежном месте.
Если хочешь, я сохраню их для тебя. Отвечай! Хочешь, чтобы они были у меня?»
Мегрэ, смотря на грязный пол, размышлял, наморщив лоб.
Ему показалось, что в хаосе чувств госпожи Мартен он различил одно, которое господствовало над всеми остальными, тянуло за собой все другие: это была тревога. Мрачная, болезненная, граничащая с безумием тревога.
Госпожа Мартен вечно боялась того, что могло бы случиться: смерти мужа, своего нищенства, если он не оставит ей пенсии. Боялась она и за сына. Это был неотступный кошмар.
— Что на это отвечал Роже?
— Ничего. Он у нее никогда не засиживался.
— Он заходил в день, когда произошло убийство?
— Не знаю.
Сумасшедшая, такая же старая, как и Матильда, смотрела из своего угла на Мегрэ.
— Был ли у Мартенов в тот день более интересный, чем всегда, разговор?
— Не знаю.
— Выходила ли госпожа Мартен во двор около восьми часов вечера?
— Не помню. Не могу же я все время торчать в коридоре.
Не были ли эти слова неосознанной насмешкой или оговоркой? Во всяком случае, что-то она держала про запас.
Мегрэ это чувствовал. Она еще не излила всю свою желчь.
— Тогда вечером они поссорились…
— Почему?
— Не знаю.
— Разве вы не подслушивали?
Она промолчала. «Это уж меня касается», — казалось, говорила ее физиономия.
— Что вам еще известно?
— Я знаю, почему она заболела.
Старуха торжествовала. Ее руки, скрещенные на животе, дрожали. Она достигла вершины в своей карьере сплетницы.
— Почему же.
Этот ответ она должна была посмаковать:
— Потому что… Подождите, я спрошу у сестры, не нужно ли ей чего? Фанни, пить не хочешь? А есть? Тебе не слишком жарко?
Маленькая чугунная печка раскалилась докрасна. Старуха словно плавала по комнате, бесшумно скользя в своих войлочных туфлях.
— Почему?
— Потому что он не принес деньги!
Она отчеканила эту фразу и многозначительно замолчала.
— Какие деньги?
— Это меня не касается. Я слышала, как они об этом говорили. Что вы будете делать, это ваше дело. А сейчас мне нужно позаботиться о сестре.
Комиссар ушел, оставив старух предаваться Бог знает каким заботам.
Мегрэ было не по себе. На сердце лежала какая-то тяжесть, словно при подступающей тошноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28