В течение двух часов он выпарывал, а потом зашивал полосатую ткань, которой были подбиты рукава, гораздо более плотную, чем остальная подкладка. Шил он с наперстком, как настоящий портной, и все покусывал нижнюю губу. Наконец казначейские билеты оказались надежно зашитыми внутрь, и мсье Гир, действуя все так же медленно и упорно, разобрал свой бастион из коробок.Огонь в печке погас. Дров больше не было. Он надел пальто и отправился за растопкой к угольщику. Проходя мимо соседнего бистро, он увидел инспектора, сидящего с довольным видом перед стаканом грога и разглагольствующего перед хозяином и служанкой. Инспектор вздрогнул, завидев его, и бросился к двери, но не успел еще выйти из бистро, как мсье Гир уже вошел к угольщику.Когда он возвращался с кучкой растопки в руках, в бистро все было по-прежнему. Трое находившихся там людей застыли как статуи. Но едва он миновал окно, как хозяин и служанка выбежали на порог и даже ступили на тротуар, чтобы получше его рассмотреть.Это не помешало ему составить двадцать три пакетика с ярлыками, сопроводительными листками — словом, со всем, что положено. Огонь теперь припекал ему спину, отсвет от него падал на стол, подвальное окошко вырисовывалось серым квадратом на стене справа, и по нему время от времени пробегали тени от ног прохожих или тонких колес детской коляски.Когда он дописал последний ярлычок, были также закончены два письма, написанные с такой осторожностью, что инспектор ничего бы не заметил, даже если бы вздумал следить за каждым его движением. Первое письмо было адресовано Виктору, официанту кафе при кегельбане:«Дорогой Виктор!Только Вы один можете оказать мне следующую услугу. Получив эту записку, хватайте такси и поезжайте на перекресток Вильжюифа. Справа Вы увидите молочную лавку, купите там что-нибудь. Там вы наверняка застанете служанку, рыжую девушку, постарайтесь незаметно передать ей прилагаемое письмо.Я на Вас надеюсь. Позже все Вам объясню. Пока что — благодарю Вас”.Затем он выбрал новенькую стофранковую купюру и перечитал второе письмо, предназначенное Алисе:«Буду ждать Вас в 5 ч. 40 мин, утра на Лионском вокзале. Примите все возможные предосторожности. Вещей брать с собой не надо. Я Вас люблю”.Эти два письма уместились в небольшом конвертике из плотной бумаги, таком, как те, что он рассылал клиентам. Мсье Гир долго созерцал его, чувствуя себя страшно усталым, будто после нескольких часов тяжелой работы.Наконец он надел пальто, забрал все свои пакетики и направился под дождем на почту. Бородатый инспектор лениво тащился следом. Мсье Гир, как всегда, простоял пять минут у окошка со своими пакетами, а когда он ушел, письмо Виктору уже направлялось к адресату пневматической почтой.Почтовое отделение было почти пустым и походило на вокзал — это сходство придавали ему устарелые объявления, настенные часы, мокрые следы на плитах пола. А мсье Гир все не уходил оттуда. У него ведь больше не было необходимости находиться в том или другом определенном месте. Впереди было еще много времени. Контора на улице Сен-Мор уже не была его конторой. Его комната в Вильжюифе уже не была его комнатой. Его домом теперь было черное пальто с бархатным воротником, у которого рукава и плечи были подбиты жесткой бумагой.Инспектор томился, ожидая его, а мсье Гир делал вид, что внимательно читает объявления, одно за другим.Это был удивительный день. Дождь лил все пуще и пуще. Люди на переходах останавливались в нерешительности, как перед бурным потоком. Такси замедляли ход, опасаясь, чтобы их не занесло. В киосках мало-помалу таяли газеты.И в то время, как весь Париж сутулился под дождем, в то время, как лица становились все мрачнее и прохожие теснились кучками на пороге домов или топтались в маленьких барах, надеясь на просвет в тучах, — в это самое время радость совершенно преобразила мсье Гира. Держа зонтик высоко над головой, он брел без всякой цели, не опасаясь, что его забрызгают или что он куда-нибудь опоздает. Останавливался у витрин. Купил в кондитерской шоколадных конфет и время от времени вынимал по одной из пакета, спрятанного в карман, ж медленно посасывал ее.Казалось, перед ним внезапно распахнулись врата времени и пространства. Ему нечего было делать. Ему никуда не надо было идти.И восхитительнее всего было то, что этот отпуск был ограничен. В пять часов утра, а точнее — в 5 часов 40 минут — этому придет конец. Он будет сидеть в купе железнодорожного вагона напротив женщины. Он наклонится, чтобы поговорить с ней, скажет служащему вагона-ресторана, предлагающему обеденные талончики: “Два!”Два! Он шел вприпрыжку. Он задевал своим зонтом другие зонты. Он расхаживал по улицам, куда ему прежде и в голову не приходило забредать, зато теперь впереди была целая жизнь, все дни, все часы целой жизни.Вот уже ему оставалось только одиннадцать, нет, только десять часов! Париж зажигал огни, и на одном из больших бульваров его привлекла витрина ювелирного магазина. Ярко освещенные кольца тысячами лежали на этой витрине, но мсье Гиру пришла вдруг на память улица Фран-Буржуа, где драгоценности стоят дешевле, потому что попадают в магазин чаще всего из ломбарда.Он не сел ни в автобус, ни в трамвай. Куда приятнее было шагать среди ослепительного сияния всевозможных витрин, а потом по более темным улицам, где блестели только плиты тротуара.Там, где он родился, уже не было портновской мастерской, на ее месте находился магазин граммофонов. А все-таки окна во втором этаже — где потолок был таким низким, что едва можно было выпрямиться там во весь рост, — окна эти остались точь-в-точь такими, как прежде, даже занавески, казалось, были все те же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35