Я лег спать и…— Вы можете это доказать?— Консьержка вам скажет.— А она как раз утверждает, что вы вернулись домой в семь часов десять минут, как всегда, но потом, очевидно, куда-то еще ходили, потому что, придя ночью, просили ее открыть вам дверь.— Этого не может быть! Мсье Гир все еще улыбался.— Мне и идти-то было некуда. А уж убить женщину… Он с тревогой взглянул на молодого человека, который усердно писал.— Стало быть, никто не может подтвердить, что вы были дома?— То есть… Нет!Он уже терялся, лицо его внезапно окрасилось багровым румянцем, и он воскликнул:— Я хочу быть откровенным до конца! Я ведь для того и пришел. Я не убивал. Я знаю, кто убийца, но не могу этого сказать. Вы понимаете мое положение? Как мужчина мужчине, я хотел…— Не будем усложнять дело, мсье Гир. Кстати, ваша фамилия вовсе не Гир. — Он взялся за какую-то бумагу. — Ваша фамилия Гирович.— Гирович, он же Гир. Уже у моего отца фамилия была Гир.— Он был поляк, как я вижу. Родился в Вильно.— Русский. Русский еврей. В то время Вильно принадлежало России.Уже было покончено со смелостью, с разговором мужчины с мужчиной. Теперь он отвечал на вопросы с испуганным смирением школьника, вызванного к доске.— Так вот, мсье Гир, вы сейчас заговорили о честном слове, но мною прежде всего установлено, что ваш отец, державший портновскую мастерскую на улице Фран-Буржуа, оказался в свое время банкротом. Вы родились на улице Фран-Буржуа, так ведь? Ваша матушка по происхождению была…— …армянка.Все выглядело как-то не правдоподобно именно потому, что было чистейшей правдой! Мсье Гир мучился невозможностью это объяснить.— По сведениям, полученным при рассмотрении конторских книг вашего уважаемого папаши, стало известно, что он, помимо ремесла портного, занимался время от времени ростовщичеством?Как опишешь эту лавочку на улице Фран-Буржуа, где пахнет сукном и портновскими мелками, и единственную комнату позади нее, где надо жить целый день при свете газового рожка, а папаша Гир, такой старательный, такой достойный, пытается тщательно соблюдать все обряды иудейской религии? Если он не был французом, то и русским он тоже не был. Говорил он только на идиш, и толстая армянка-мамаша, желтая, как айва, не очень-то его понимала.Банкротство? Ростовщичество? Да старику Гиру и раз в год-то не случалось кроить костюм из новой ткани. Он перелицовывал старые вещи. Он шил детские костюмчики из старых отцовских брюк. И иногда ему платили за работу ломбардными квитанциями.В последние годы мать уже совсем не могла двигаться, так раздулось все ее тело, и каждый вечер юный Гир с отцом переносили ее в кровать на руках.— Уверяю вас, господин комиссар…— Минутку. Вы родились во Франции. Следовательно, вы француз. Но вы были освобождены от военной службы по причине сердечной недостаточности.Комиссар мгновенным взглядом как бы определил ширину его плеч, объем груди и жирную мягкость тканей.— Вы были тогда больны?— Не то чтобы болен, но…— Что вы делали после разорения и смерти вашего отца?Комиссар, казалось, скучал и перебирал на столе бумаги, читая их, пока мсье Гир отвечал.— Я работал продавцом в магазине готового платья на улице Сент-Антуан.— Зазывалой, точнее сказать. Приставали к прохожим. Хватали их за полу и уговаривали зайти в магазин. Может быть, объясните, почему вы бросили это, в общем, приличное ремесло?Мсье Гир побледнел, как будто его вынуждали признаться в преступлении.— Зимой я очень мерз, и вот…— Многие мерзнут, да остаются честными людьми.— Ноя…— Не забывайте, мсье Гир, что вы отсидели шесть месяцев за посягательство на чистоту нравов.Мсье Гир не отвечал. Он уже ничего не мог сказать. Говорить не имело смысла. Но он не мог отвести глаз от комиссара. Взгляд его был прикован к нему, как взгляд избитого животного, недоумевающего, откуда в человеке столько злости?— Шесть лет назад, как известно, у вас завелось собственное издательство, на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.Ну, издательство-то скажем прямо… Выпускали вы там книжонки более или мене фривольного содержания, а также, как у вас это профессионально называлось, “литературу по самоистязанию”. Вот одна из таких книжиц и привела вас в уголовный суд и стоила вам шести месяцев тюрьмы. Но нам важно не это. Фирма существовала еще до вас. Вы откупили это предприятие за тридцать тысяч франков. Может быть, вы мне объясните, откуда у вас взялось тридцать тысяч?Мсье Гир не шелохнулся и не произнес ни слова.— Неделей раньше вы мерзли на улице Сент-Антуан, еле-еле зарабатывали на пропитание. А предприятие оплатили наличными.— Я покупал его для другого лица.— Для кого именно?— Этого я вам не скажу. Он просил меня взять на себя эту фирму за его счет. Я был только управляющим.— Но в тюрьму-то сели вы! Превосходно! Кстати, выпустили вас на месяц раньше срока, за примерное поведение. Чем же вы потом занялись?Новая бумажка оказалась в руке комиссара.— Довольно гнусным жульническим дельцем, хотя и дозволенным по закону. Известный номер — предлагаете работу за сто франков в день, совмещаемую с основной, и по тому же адресу отправляете коробочку красок. Соблазняете посулами мелкий люд, а закон это терпит, потому что вы им все-таки что-то даете за их деньги. Итак, господин Гир, или Гирович, вы, кажется, явились сюда со своим честным словом?— Я не убивал. Вы должны понять, что я не убийца. Деньги мне не нужны, и я…— Спокойненько! Вовсе не доказано, что бедную женщину убили с целью ограбления. Просто время от времени встречаются этакие господа холостяки, которые вдруг срываются..Мсье Гир вскочил, лицо его побелело как мел, дыхание перехватило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35