Он счастлив…
Был ли он счастлив, к примеру, в восемнадцать лет, в так называемом «прекрасном возрасте», когда работал у мэтра Депу, который обращался с ним как с лакеем, несмотря на то, что он блестяще сдал экзамены на степень бакалавра?
Он-то верил, что у него есть будущее, очень скорое будущее, которое сулил его диплом, а свои дни проводил в конторе, выходившей окнами на вонючий двор.
Тогда он убежал. Как убежит позднее — ибо и в том и в другом случае это было именно бегство — из торговой импортной конторы на Каирской улице.
В туристическом агентстве «Барийон», когда он только начал работать на улице Пуассоньер, он тоже пал духом и по вечерам читал газетные объявления о найме на работу.
Он учил английский, немецкий, испанский. Учился бухгалтерскому учету. Ему бы хотелось знать все, чтобы побыстрее подниматься по служебной лестнице…
Чтобы убежать еще дальше, еще выше?
Наконец его заслуги признают. Г-н Арман назначает его в агентство на площади Бастилии, где спустя два года он заменяет директора, умершего у себя в кабинете от апоплексического удара.
Помещения отделываются заново. Он ведет себя как хозяин. Он переезжает, выбрав светлую квартиру — без обоев в цветочек на стенах, без пыльных закутков, не пропахшую потом нескольких поколений жильцов.
Вино было чересчур сладким, но Бланш пила его с удовольствием.
— Тебе оно не нравится?
— Да нет.
В клетке прыгала канарейка.
— Хозяин! Сколько с меня?
Они мешали игрокам в карты, которые, наверное, вообразили, что они зашли сюда лишь из любопытства.
Вот, к примеру, г-н Арман… Важная фигура… Женат и имеет двоих сыновей… Владеет виллой в парке Сен-Жермен, в нескольких километрах от Версаля, куда возвращается каждый вечер… Много разъезжает для установления связей…
Между тем, когда он так разъезжает, то берет с собой свою секретаршу, которой нет и двадцати пяти. Можно почти с уверенностью утверждать, что он купил ей квартиру в XVI округе, несмотря на еще одну, уже давнюю, связь.
Служащим это было известно. Его друзья тоже, наверное, это знали. В конторе на Елисейских полях, где персонала было побольше, он переспал с большей частью своих работниц. Они не были на него в обиде. Наоборот, инициатива исходила от них самих.
Никто его не критикует. Он остается уважаемым и преуспевающим человеком.
Неужели в спальне, в постели, он ведет себя как тот сосед с красной машиной?
— Возвращаемся?
— Как хочешь.
— Похоже, собирается гроза, — сказал он, потому что небо на западе и на юге потемнело.
— А не спросить ли нам название этой деревни?
Он обратился к копавшемуся в земле старику; тот снял свою соломенную шляпу.
— Название? Бог мой, вы здесь и не знаете, как она называется? Это Ранкур, черт возьми. Но это не деревня. Здесь нет ни мэрии, ни школы.
Поселок находится там, внизу, в сторону фермы Буарона.
— Папа, вы нарочно оба так медленно идете?
Нет. Это был воскресный шаг. Они прогуливались. Их ничего не ждало.
— Ты что, спешишь?
— Меня это утомляет.
— Пойдем быстрее. Ты не устала, Бланш?
— Да нет…
Им повстречалась лишь одна пара. Женщина толкала перед собой детскую коляску. Они посмотрели друг на друга, не зная, следует ли им здороваться. В деревнях люди здороваются. А в городских поселках?
Он без конца запинался на этом слове, тщетно пытаясь подыскать другое.
Все же неприятно, когда ты не в состоянии дать определение месту, где живешь.
— Где вы живете?
— В Клерви.
— Где это? Что это такое?
— Это…
Что это? Дома. Бетонные коробки со спальнями, общими комнатами, ванными и кухнями.
Он не признавался себе в том, что ищет с тех пор, как они предприняли эту прогулку, старался обмануть себя, провести.
На самом же деле ему хотелось пойти взглянуть на «Карийон Доре», самому убедиться в его существовании, наделить реальностью услышанные им имена:
Алекса, Ирен, Иоланда…
Ведь есть еще и Иоланда, о которой его сосед говорил в третью ночь и с которой он обращался так же, как и с остальными.
Иоланда была самой юной и неумелой. Ирен — отличная девица, могла и стоя в телефонной кабине. Алекса, та была посложнее, так что жена Фаррана даже просит описывать ее действия и жесты и копирует их.
Ему требовалась полная картина. Из услышанных им слов возникали образы, не имевшие отношения к повседневной жизни. Когда он увидит, когда узнает, то, вероятно, скажет себе: «И только-то!»
Он не мог предложить Бланш пойти с ним в ночной ресторан.
— Эмиль, ты представляешь, как я буду смотреться в подобном месте? С моей-то фигурой и в моих тряпках!
Она не поймет, если он пойдет туда один. Требовалось найти какой-нибудь предлог. Раньше, когда он ходил на вечерние занятия, все было просто, но он не пользовался этим, разве что один раз пустил в ход этот предлог и то не пошел до конца.
Ему случалось в разгар сезона оставаться в конторе до восьми вечера, разбираясь, при закрытых ставнях, с папками, но он ни разу не вернулся домой позже половины десятого.
— Почему мы не поехали к дедушке?
— Потому что мне хотелось показать окрестности твоей матери, я уже сказал.
— А тебе не кажется, что здесь особенно не на что смотреть?
Был ли он таким же, когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сыну? Он искренне задавал себе этот вопрос. В конце концов он признавался себе в том, что, в сущности, думал тогда примерно так же, но не осмеливался это сказать. И не только в силу своего воспитания и из уважения, которое ему тогда прививали. Он боялся причинить боль. И теперь тоже. Он ловил себя на том, что присматривается к жене и сыну.
Счастлив ли он?.. Счастлива ли она?..
Малейшая тень, омрачавшая чело того или другого, вызывала у него тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39