Он с трудом выговаривал слова и не мог поднять веки.
— Гуаякиль… Богота… Бонавантар… Большой Луи…
Сквозь сон он услышал, как постучали в дверь, потом с шумом внесли и поставили чемоданы. Жермена шепнула ему на ухо:
— Жозеф! Послушай, Жозеф… Проснись же на минутку!.. Сколько надо дать на чай?
— Не знаю…
Он все еще спал, во рту оставался неприятный вкус.
Потом Дюпюш вдруг приподнялся и сел на кровати. В комнате было темно, за окном горели огни, и откуда-то издалека доносились обрывки военного марша.
— Жермена! — окликнул он.
Никто не отозвался.
Он крикнул громче, уже с тревогой:
— Жермена!
— Что тебе?
Оказывается, она сидела в тростниковом кресле на балконе.
— Надеюсь, протрезвел? — сухо спросила она.
Дюпюш поднялся и сделал несколько шагов к окну.
Павильон в центре площади был иллюминирован, вокруг неторопливо прогуливалась нарядная толпа. Стало прохладнее, от деревьев исходил какой-то особый аромат.
— Который час?
— Десять.
— Ты так и не обедала?..
Он заметил разбросанные по комнате чемоданы.
— А, хорошо. Значит, багаж привезли.
Он был растерян и не знал, что сказать, что делать.
— Все-таки надо бы пообедать.
— Я не голодна.
Уже несколько месяцев Дюпюш не пил и не мог понять, почему это случилось с ним сегодня. Он чувствовал, что жена сердита на него, и ему стало стыдно.
— Прости, Жермена. Я очень нервничал. Меня угостили…
— Оставь меня в покое.
— Жермена, уверяю тебя…
— Замолчи! Ты бы послушал, как ты храпел…
— Клянусь тебе, я не мог отказаться.
— Еще раз прошу: оставь меня в покое.
И тут неизвестно почему Дюпюш вдруг взорвался.
Лампу в комнате они так и не зажгли, лицо Жермены было слабо озарено светом, проникавшим с улицы. Внезапно она показалась Дюпюшу чуть ли не врагом.
— Ну конечно, оставить тебя в покое! Тебе наплевать, что у нас нет денег. Мне одному приходится хлопотать и думать о неприятностях. А если я, не дай Бог, выпью стаканчик…
Не слушая его, она вышла на балкон и уселась в кресло.
— Жермена, поди сюда…
Она не шелохнулась.
— Жермена, прошу тебя…
— Отстань.
Дюпюш разбушевался. Он выкрикивал бессвязные слова: она его не понимает, он одинок и несчастен, Жермена ему не помощница, и лучше бы сидела у своего коммутатора, а не выходила замуж.
В ярости он ударил кулаком о стену, ушиб руку и заплакал.
Видимо, опьянение еще не прошло. Очнулся он в кровати, Жермена лежала рядом, но не спала. Приподнявшись на локте, она внимательно смотрела на него.
Как она догадалась, что он хочет пить?
— Пей, — протянула она ему стакан воды.
Но ему показалось, что лицо ее не выражает нежности.
— Ты больше меня не любишь?
— Пей… Поговорим об этом завтра.
Он заснул опять, но и во сне все время помнил, что утром предстоит неприятное объяснение.
«Она меня больше не любит! Она меня не понимает!»
Ему приснилось, будто из-за аккредитива его посадят в тюрьму. Почему-то тюрьма помещалась в соборе и охраняли ее часовые в такой же форме, какая была на солдатах в павильоне.
Было уже совсем светло, когда в дверь постучали.
Вошел бой с подносом в руках.
— Распишитесь, пожалуйста.
На подносе лежала телеграмма. Дюпюш прочел ее.
Это была его телеграмма, которую он дал Гренье. Он осмотрел бланк со всех сторон и разыскал краткую пометку: «Выбыл, не оставив адреса».
Когда бой вышел, Жермена скинула простыню, укрывавшую ее с головой.
— Ты получил свои двадцать тысяч?
Он коротко ответил:
— Нет.
Они молча смотрели на балкон, на ослепительный солнечный свет, льющийся на тростниковое кресло.
Трамваи с грохотом огибали площадь, останавливались возле собора, шли дальше. Уже было жарко.
II
Если бы Дюпюшу сказали, что все это происходит во сне, он ответил бы:
— Разумеется! А как же иначе?
Но это происходило не во сне. Дюпюш стоял на тротуаре рядом с машиной братьев Монти — Эжена и Фернана. Он еще не знал точно, кто из них Эжен-высокий, с седеющими волосами, или маленький, с рукой, парализованной после ранения на войне.
Солнце садилось, и деревянные дома на одной стороне улицы казались кроваво-красными, на другой — пепельно-серыми.
— Сначала кровать. Раз-два взяли!
Братья Монти не обращали на него внимания. Они снимали с крыши машины, на которой приехали, стол и кровать.
— Эй ты, пойди сюда! — крикнул один из братьев негру, наблюдавшему за разгрузкой. — Возьми этот стол и снеси его на второй этаж.
Дюпюш уже успел выпить. Он не был пьян, но мысли его утратили четкость. Он увидел над дверью надпись:
«Эмиль Бонавантюр. Верхняя одежда».
Дюпюш пересек мастерскую. Здесь пахло шерстью и краской, в углу стоял манекен. Высокий негр в черном, с очками в стальной оправе на носу, посмотрел на Дюпюша и не сказал ни слова.
Дюпюш стал подниматься по лестнице.
— Сюда! — крикнул сверху один их Монти. Дюпюш вошел в комнату, оклеенную обоями в розовый цветочек.
— Вот вы и у себя. До завтра!
Братья пожали ему руку и ушли. В комнате не было стульев, и Дюпюшу пришлось сесть на железную кровать.

Когда Дюпюш проснулся в гостинице «Соборная», в его памяти всплыло имя: г-н Филипп. Но кто был этот г-н Филипп — спокойный и холодный пожилой господин, который так хорошо знает Южную Америку и накануне принимал Дюпюша в отеле? Теперь он знал о нем гораздо больше, ему рассказали всю жизнь г-на Филиппа. Тот долгие время был управляющим пароходной линией «Френч-Лайн», а потом разорился, потеряв не один миллион на неудачных спекуляциях.
Тогда его подобрал Че-Че и дал ему место управляющего в своем отеле. И странно: решительно все звали богатого собственника просто Че-Че, а его управляющего — господин Филипп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39