Когда Дюпюш хотел взять и его, она запротестовала:
— Не надо, это мои вещи.
Их шаги гулко отдавались в пустынных улицах. Вероника спросила:
— Комнату нашел?
— Да. Немного подальше.
Они подошли к гостинице. Жеф без пиджака стоял на пороге и дышал свежим воздухом. Он увидел их, но не шелохнулся. Неизвестно почему, Дюпюш вдруг почувствовал, что неприятности будут обязательно.
Они приближались к Жефу, тот положил на язык крохотную пастилку и опустил желтую коробочку в карман брюк.
— Доброе утро! — поравнявшись с ним, сказал Дюпюш. Жеф молча посторонился, пропуская его. Когда Дюпюш прошел, Жеф перед самым носом Вероники закрыл дверь. Дюпюш этого не заметил.
Обернувшись, он пробормотал:
— Где же она?
Перед ним огромный и неподвижный, как каменное изваяние, возвышался Жеф. Он смотрел на Дюпюша своими большими глазами и многозначительно вертел пальцем у виска.
— Что случилось, Жеф?
— Ты что, спятил?
— Почему? Это Вероника.
— Не знаю, может быть, это и Вероника, но она негритянка, и к себе в дом я ее не впущу. Я знал, что ты придурок, но не думал, что ты можешь дойти до такого. Видел ты, чтобы кто-нибудь из нас водился с этими обезьянами? Видел ты, чтобы белый показался с негритянкой на улице? И ты полагаешь, что после этого с тобой будут разговаривать?
Дюпюш взял со стола свою соломенную шляпу и тихо сказал:
— Хорошо.
— Куда ты?
— Пока не знаю.
Он был в дверях, когда Жеф окликнул его.
— Слушай, Дюпюш, это вовсе не значит, что ты не должен бывать у меня, понятно? Приходи, но один!
Вероника сидела у двери, держа на коленях пакет в серой бумаге. Увидев Дюпюша, она вскочила и пошла следом за ним, как собачонка. Потом вздохнула:
— Так я и знала, что ничего не получится!
— Будет лучше, если я пойду одна, — сказала ему Вероника. — С тебя возьмут дороже.
Она унесла с собой пакет, в котором, наверно, было ее зеленое платье и немножко белья. Дюпюш остался в молочной на углу бульвара, где продавали мороженое.
Он просидел там около часа.
Молочная стояла на границе негритянского квартала.
Быть может, потому, что город был молод, его негритянский квартал не так темен и мрачен, как в Панаме.
Улицы были шире и вымощены. В чистенькой, белой молочной приятно пахло ванилью.
Подальше, на пустыре, сушилось на солнце множество простынь, рубашек, кальсон. За несколько часов здесь успевали выстирать и выгладить белье пассажиров с судов на стоянке. Негритята, мальчики и девочки, шли в школу. Черные, шоколадные, совсем светлые, они проходили мимо Дюпюша, поглядывая на лимонное мороженое, которое он себе заказал.
По-видимому, Вероника ушла далеко отсюда. Он видел, как она входила в один дом, потом в другой, в третий, затем повернула за угол и исчезла. Прибежала запыхавшаяся и сияющая, бросилась на стул и, не переводя дыхания, выпалила:
— Нашла, Пюш!
Пакета с ней не было.
— Эти люди с Мартиники, их фамилия тоже Космо!
Наверное, папины родственники.
Дюпюш заказал для нее мороженого, она принялась с наслаждением лизать его своим тонким язычком.
— Вот увидишь, Пюш, тут гораздо лучше, чем у Бонавантюра.
Дом был новенький, выкрашенный в светло-зеленый цвет. На первом этаже молодой негр держал мастерскую по ремонту велосипедов. Их комната, оклеенная обоями с изображением павлинов, распустивших хвосты, находилась на втором. Кроме узенькой железной кровати в комнате были стол, зеркало, вешалка и туалетный столик.
— Доволен, Пюш? Всего десять долларов. Я уплатила за месяц вперед… Хочешь любви, Пюш?..
Она уже сидела на краю железной кровати и стаскивала с себя платье, под которым были только белые хлопчатобумажные трусики.
На следующий день Дюпюш зашел к Жефу. Тот сидел с двумя мужчинами, которых Дюпюш не знал. Он не ощутил ни малейшего сожаления, что расстался с этой гостиницей. Напротив! Кормили у Жефа хорошо, и диваны в кафе были удобные, к тому же Дюпюш знал: здесь ему не предъявят счета, пока у него не будет денег.
И все-таки он испытывал теперь то же чувство свободы, что и при отъезде из Панамы. Тогда он освобождался от Коломбани, от Жермены, сидящей за кассой, и даже о г братьев Монти. Они были очень милы с ним, но само их присутствие уже сковывало его.
С первого же дня эти люди взяли его в плен. Сам того не желая, он давал им полный отчет в своих действиях, а они обсуждали их, критиковали! Испускали красноречивые вздохи!
Все объяснялось очень просто. Они не верили в него, даже Эжен, относившийся к нему лучше остальных. Они помогали ему, потому что так принято. А может быть, из-за Жермены? И ожидали катастрофы. Какой? Дюпюш не знал. Возможно, они думали, что как-нибудь вечером в приступе тоски он покончит с собой. Или проберется зайцем на уходящий в Европу пароход? Или доведет себя до того, что угодит в больницу?
Нет. Баста! — как говорит Вероника.
Это слово означало у нее: «ладно!», «оставь!», «хватит!» Так вот, баста!.. Так лучше, пусть он будет в Колоне, а они — на другом конце канала. И то, что он избавился от опеки Жефа, тоже к лучшему. В Панаме его заставили продавать сосиски, и он повиновался.
Здесь он следовал советам Жефа, но равнодушно, без всякого доверия.
Дюпюш направился порту. У причалов его окликнул полисмен, указал на сигарету, и он раздавил окурок каблуком. Пришвартовывался пароход компании «Грейс-Лайн», рейсом из Нью-Йорка в Сантьяго. Подъемные краны вздымали к небу железные руки. Над бортом парохода виднелся ряд голов — это пассажиры нетерпеливо ждали стоянки. Сейчас они ринутся на сушу, будут бегать по хавкам и барам, а вечером вернутся на судно.
Как только сходни коснулись набережной, Дюпюша увлек за собой поток негров и мулатов, бравших пароход приступом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39