— Позову инспектора полиции с вашего этажа. И покажу ему бутылку. Скажу, что обнаружил ее в номере Оуэна…
— Она была опечатана…
— Я подумал об этом… Признаюсь, что сорвал печати… Посоветую сделать анализ содержимого, вернее, того, что было ее содержимым…
— А что в ней было?
— Сколько? — повторил он.
— А если это не та бутылка?
— Что ж! Или покупаете, или нет…
— Сколько вы хотите?
— Очень дорого… Не забывайте, что на карту поставлена свобода одного или двух человек и, безусловно, чья-то жизнь…
Уже произнося это, он покраснел до ушей, — он только что осознал, что допустил непростительную ошибку.
Он не мог понять содержания беседы с Женевой, но ведь телефонист, который тоже слушал — и уж конечно был полиглотом, — мог понять. Что ему стоило до прихода Жермены позвонить ему…
Пусть! Слишком поздно! Партия в покер уже началась, и нужно блефовать до конца.
— Кто вы такой? — сквозь зубы спросила она, со злостью глядя на Мегрэ.
— Предположим, я — никто…
— Из полиции?
— Нет, мадемуазель…
— Коллега?
— Возможно…
— Ведь вы француз?
— Вы тоже, кажется…
— По отцу… Моя мать была русской…
— Знаю…
— Откуда?
— Потому что слышал ваш разговор с Женевой…
Безотчетно он восхищался ею, редко он встречал столь хладнокровного противника. Она ни на мгновение не отводила от него глаз, и, пожалуй, никогда не подвергался он такому серьезному и подробному изучению. На лице ее было написано: «В любом случае, вы — не мелкота…»
Она незаметно приближалась к столу, от которого Мегрэ как бы случайно отходил. Когда она оказалась не далее как в метре от него, быстрым движением схватила бутылку, понюхала, ноздри ее так раздулись от бешенства, что Мегрэ и гроша ломаного не дал бы за свою жизнь, окажись у нее в руках револьвер.
(Она произнесла несколько слов по-русски, которые комиссар понять не мог, но выражавшие крайнюю степень презрения.)
— Это же не та бутылка? — насмешливо осведомился он, вставая между ней и дверью.
В ответ она бросила на него ледяной, убийственный взгляд.
— Прошу прощения… Наверное, я ошибся. Должно быть, бармену я вернул бутылку, о которой мы говорили, а эта осталась у меня… Могу позвонить, чтобы убедить вас в этом…
— Что за комедию вы тут разыгрываете? Кто вы? Что вы от меня хотите? Признайтесь, что не денег…
— Вы угадали.
— Тогда позвольте пройти…
— Не сейчас!
— Что вы знаете?
— Пока ничего определенного… Но я убежден, что сообща мы восстановим истину… От чего умер ваш прежний хозяин?
— Не собираюсь вам отвечать…
— Как хотите. В таком случае попрошу инспектора подняться, и продолжим разговор в его присутствии…
— Какое право?..
— Не ваше дело.
Ее начал пугать этот человек, который понемногу завоевывал преимущество, не отпуская ни на шаг.
— Вы — не шантажист, — с сожалением констатировала она.
— Вы правы. Я задал вам вопрос: чем был болен господин Стилберг, что заставило его нанять сиделку?
Он спрашивал себя, ответит она сейчас или нет. Он уравнивал ставку против двойной, не спуская с нее глаз.
— Он был морфинист, — прошептала она после некоторого колебания.
— Так я и думал. И конечно, хотел вылечиться, для этого и нанял сиделку?
— Ему не удалось…
— Точно: он умер. Но целый год или даже больше у вас была возможность наблюдать за поведением морфиниста. У вас тогда уже был любовник?
— Только к концу…
— Чем он занимался? Студент, не так ли?..
— Откуда вы знаете?
— Не важно… Он был студент. Возможно, химик… Слабый здоровьем… Однажды, когда он заболел, ему пришлось прибегнуть к инъекции морфина, — так чаще всего люди привыкают к наркотикам…
Долгие годы ему не приходилось вести допрос такого рода, войну нервов, в каком-то смысле допрос, на котором нужно было все выведать, не показывая, что сам-то ничего не знаешь и улик никаких нет. Ему было жарко.
Он и не заметил, жуя мундштук, что трубка потухла. Он шагал взад-вперед по комнате, с сожалением вспоминая набережную Орфевр, где по крайней мере можно чуть-чуть отвлечься, поговорив с сотрудником.
Чтобы подстегнуть себя, он представлял себе, как инспектор на нижнем этаже при исполнении служебных обязанностей мирно дремлет на мягкой банкетке!
— Вы стали его любовницей… Состояния у вас не было.
У него тоже… Возможно, дополнительная нагрузка, которой всегда являются наркотики, помешала ему защитить дипломную работу?
— Но…
Достаточно было на нее взглянуть, чтобы убедиться, что все сказанное отставным комиссаром было чистой правдой.
— Кто же вы?
— Не важно! Чтобы доставать морфин, вашему любовнику пришлось связаться с определенными кругами Парижа, и вы вращались в них наравне с ним… Не откажите в любезности прервать меня, если я ошибусь…
И он продолжал одним усилием воли вести свое расследование.
— К чему вы ведете?
— Вы познакомились с человеком, которого до получения новых сведений будем называть господин Сафт, хотя это не настоящее его имя… Поляком или русским…
Русским до войны и поляком после войны, возможно.
Если вам не нравится имя Сафт, мы можем называть его Смит и позвонить ему в отель «Берг»…
Именно в это мгновение Жермена молча опустилась на стул. Такое естественное движение, но какое выразительное! Более значимое, чем длинные тирады. Верно, почувствовала слабость в ногах. Она посмотрела вокруг, может быть желая чего-нибудь выпить, но еще не пришло время бросать ей спасательный круг.
— Что он сказал вам, ваш господин Сафт или Смит, когда вы звонили ему? Да разве это ваша ошибка, мадемуазель Жермена! Он — профессионал, жулик мирового класса, с некоторым размахом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10