— Вам консьержка сказала?— Это неважно, мадам. Давайте не будем тратить время. И прошу запомнить, что вопросы задаю я.— Хорошо, — ответила она с достоинством. — Слушаю вас.— Луиза Лабуан пришла по вашему объявлению?— Сначала она позвонила, чтобы узнать о цене, спрашивала, не могла бы я уступить. Я ответила: «Приходите, тогда и поговорим».— Вы согласились на меньшую цену?— Да.— Почему?— Потому что я всегда на этом попадаюсь.— На чем?— Они всегда сначала выглядят очень порядочными, послушными и предупредительно вежливыми. Я спросила, часто ли она выходит по вечерам. Она ответила, что нет.— Мадам знает, где она работала?— Кажется, в конторе, только не знаю в какой. Я лишь через несколько дней поняла, что это за зелье!— Зелье?— Ужасно скрытная, из тех, кто будто поклялся не открывать рта.— Вы ничего о ней не знаете? Она что, вообще с вами не разговаривала?— Почти. Вела себя так, будто жила в отеле. Утром одевалась и уходила, довольствуясь мимолетным «Здравствуйте», когда меня видела.— Выходила всегда в одно время?— О да. Но тут было чему удивляться. Первые два или три дня она уходила в полдевятого. Значит, работает с девяти, подумала я. Через несколько дней начала уходить в десятом часу. Тогда я спросила, не сменила ли она работу.— И что она вам ответила?— Ничего. Это было в ее стиле. Когда не хотела отвечать, притворялась, что не слышит. А по вечерам старалась меня избегать.— Но чтобы дойти до своей комнаты, она должна была пройти через гостиную?— Да. Я чаще всего здесь сижу. Предлагала ей, чтобы взяла себе стульчик и выпила со мной кофе или отвара из трав. Один раз она снизошла до меня, и помню, что за час сказала фраз пять.— О чем вы разговаривали?— Обо всем. Я пыталась что-нибудь узнать.— О чем?— Кем была, откуда родом, из какой семьи?— И ничего из нее не вытянули?— Поняла только, что она неплохо знала юг. Я рассказала о Ницце, где каждый год мы с мужем проводили две недели, и почувствовала, что она тоже там бывала. А когда я спросила о родных, она сделала отсутствующее лицо. Если бы месье видел это лицо, тоже потерял терпение.— Где она ела?— Обычно в городе. Я не позволяю готовить в комнате, а то не миновать пожара. С этими их примусами никогда не известно, что может случиться, не говоря о том, что у меня есть вещи особой ценности, они достались мне в наследство. Она прибегала к различным уловкам: я находила у нее в комнате крошки хлеба, а один раз она пыталась сжечь какую-то жирную бумагу. Наверное, из-под ветчины.— По вечерам она бывала одна?— Чаще всего. Выходила из дома два, три раза в неделю.— Переодевалась перед выходом?— Во что она могла переодеваться, если у нее было одно платье и одно пальто на все случаи жизни. А в прошлом месяце случилось то, что я предвидела.— А что мадам предвидела?— Что в один прекрасный день ей нечем будет платить за комнату.— Не заплатила вообще?— Дала мне сто франков аванса, пообещала остальное в конце недели. А в конце недели начала меня избегать. Я загородила ей дорогу. Тогда она сказала, что через день-другой у нее будут деньги. Пусть месье не думает, что я скупая и только и делаю, что считаю деньги. Конечно, мне они нужны, как и любому человеку. И если бы она вела себя, как все нормальные люди, я была бы терпеливее.— Вы ей все это сказали?— Три дня назад, за день до исчезновения. Попросту поставила ее в известность, что жду приезда родственницы из провинции и мне будет нужна комната.— Как она отреагировала?— Сказала только: «Хорошо.»— Мадам не может показать нам квартиру? Старая дама встала.— Прошу сюда. Вы увидите, что нигде в другом месте она не нашла бы такой комнаты.В самом деле, комната была просторная, с большими окнами, обставленная, как и гостиная, в стиле XIX века. Солидная кровать красного дерева, между окнами бюро в стиле ампир, которое, наверное, принадлежало покойному месье Кремье, а тут стояло только потому, что в других комнатах уже не было места. На обоих окнах висели тяжелые бархатные портьеры, на стенах — старинные фотографии в черных и позолоченных рамках.— Единственное неудобство — это общая ванная. Но я всегда пускала ее первой и никогда не входила без стука.— Надеюсь, что со времени ее исчезновения мадам ничего отсюда не убирала?— Конечно, нет.— Когда вы поняли, что она не вернется, то посмотрели ее вещи?— Здесь нечего смотреть. Я только зашла убедиться, что она ничего не взяла с собой.— И как?— Ничего. Месье может убедиться.На комоде лежали гребень, щетка для волос, дешевый маникюрный набор и коробочка пудры. Сбоку два пузырька: в одном был аспирин в другом — снотворное.Мегрэ выдвинул ящики: там лежала тощая стопочка белья и завернутый в кусок искусственного шелка утюг.— Я же ей говорила! — закричала вдруг мадам Кремье.— О чем?— Я предупреждала, что не позволю никаких постирушек и утюжек. И пожалуйста, вот что она делала, когда по вечерам часами сидела в ванной. Наверное, для этого и закрывалась в комнате на ключ.В следующем ящике лежала обычная почтовая бумага, конверты, несколько карандашей и ручка. В шкафу висел хлопчатобумажный халат, а внизу стоял голубой фибровый чемоданчик, закрытый на ключ. Мегрэ открыл его перочинным ножом. Мадам Кремье подошла ближе. Чемодан был пуст.— Никто никогда ее не спрашивал?— Нет.— А у вас не было ощущения, что в ваше отсутствие кто-то проник в квартиру?— Я заметила бы это. Прекрасно помню, где что лежит.— Ей звонили?— Только один раз.— Когда это было?— Две недели тому назад. Нет. Больше. Кажется, месяц. Однажды вечером, когда она сидела в своей комнате.— Мужчина?— Женщина!— Вы хорошо помните, что эта женщина сказала?— Сказала так: «Мадемуазель Лабуан дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34