Вторично, но так же безрезультатно он позвонил около половины восьмого.
— Думаешь, она что-нибудь знает?
— Она не сообразила, что это важно, потому мне и не сказала. Впрочем, вполне возможно, это ложный след. Их передо мной сейчас столько…
И все-таки неплохое воскресенье! Поужинали супруги холодным мясом и сыром. В десять часов уже улеглись.
Наутро вместо того, чтобы отправиться на набережную Орфевр, Мегрэ позвонил Лапуэнту и попросил приехать за ним на машине.
— Малость отдохнули, патрон?
— Я, можно сказать, весь день не вставал с кресла и совсем одеревенел. На набережную Шарантон, дружок!
Служащие были на местах, но спешки никакой не чувствовалось. Казалось даже, все сидят без дела. Только в глубине двора, накрыв головы мешками для защиты от дождя, люди катали бочки.
— Пока я буду занят, зайди-ка к бухгалтеру и поболтай с ним, — сказал Мегрэ Лапуэнту, а сам поднялся по лестнице, постучал и, открыв дверь, увидел Анну-Мари. Она встретила его с той же открытой, чуть ироничной улыбкой.
— Вы не были на похоронах? — спросил Мегрэ.
— Нет. Служащих просили не ходить.
— Кто просил?
— Господин Лусек. Он оповестил нас об этом служебной запиской.
— Кстати, мадемуазель, вчера мне вдруг вспомнилось: я кое-что упустил в разговоре с вами. Упомянув о бухгалтере, вы заметили, что он работает здесь совсем недавно, не так ли?
— Совершенно верно. Он поступил в контору первого июля. Удивительно, что вы заговорили об этом именно сегодня.
— А почему?
— Да потому, что и я как раз подумала об этом вчера, когда была в кино. Я тут же решила поговорить с вами, как только вы появитесь. Прежний бухгалтер, Жильбер Пигу, покинул нашу контору в июне, если не ошибаюсь, в конце июня. Поэтому я не сочла нужным о нем упоминать.
Мегрэ сидел на вертящемся стуле Оскара Шабю; девушка, закинув ногу на ногу, — напротив него. Мини-юбка лишь до половины прикрывала ее длинные бедра.
— Он ушел по собственному желанию?
— Нет.
— Что он за человек?
— Ничего примечательного, совершенно незаметный. Кстати, вы видели нашу бухгалтерию? Она на первом этаже с окнами во двор. Бухгалтерия — это громко сказано. Настоящая бухгалтерия находится на авеню Опера. А здесь через руки бухгалтера проходят лишь пустяковые бумажки.
— Пигу женат?
— Да. Точно женат. Об этом я узнала, когда однажды он позвонил по телефону и предупредил, что не сможет выйти на работу. Его жену должны были срочно оперировать: кажется, острый аппендицит. Человек он был неразговорчивый, словно боялся людей и хотел казаться как можно незаметнее.
— А работник хороший?
— Эта должность никакой инициативы не требует. Все идет заведенным порядком.
— Он пытался ухаживать за вами или за кем-нибудь из машинисток?
— Что вы! Для этого он слишком робок! Поступил он сюда более пятнадцати лет назад, когда дело только начинало разворачиваться. Мне очень жаль беднягу.
— Почему?
— Я вспомнила его последнюю встречу с патроном. Все бы отдала, только бы не присутствовать больше при подобной сцене. Ничего постыднее за всю жизнь не наблюдала. Как сейчас вижу патрона. Приехал однажды в десять часов утра с авеню Опера и говорит мне, потирая руки:
«Позвоните-ка Пигу и велите ему ко мне подняться!»
Он как будто заранее радовался тому, что предстоит, и это меня тревожило.
«Садитесь, господин Пигу. Чуть левее, к свету. Терпеть не могу разговаривать с людьми, когда их плохо видно. Ну, как дела?»
«Благодарю вас, хорошо…» — «Жена ваша здорова?» — «Да». — «Она по-прежнему служит на улице Сент-Онорэ в бельевом магазине, если не ошибаюсь?»
Анна-Мари прервала свой рассказ и пояснила:
— У него была удивительная память на людей и на мельчайшие подробности. Он никогда не видел госпожу Пигу, но запомнил, что она служит продавщицей в бельевом магазине на улице Сент-Онорэ.
— Моя жена больше не работает». — «Очень жаль».
Бухгалтер смотрел на патрона, не зная, что и подумать. А Шабю невозмутимо продолжал:
«Итак, господин Пигу, вы уволены! Да, сегодня вы работаете у меня последний день. А поскольку рекомендаций я вам давать не собираюсь, вы рискуете долго оставаться без работы».
Он играл с ним, как кошка с мышкой, и мне было очень больно наблюдать за этой сценой.
Пигу, сидя на кончике стула, не знал, что делать, куда девать руки, а в глазах была такая тоска, что, казалось, он вот-вот заплачет.
«Видите ли, господин Пигу, если человек решил стать мошенником, ему следует это делать с размахом и некоторой лихостью».
Бухгалтер, вертясь на краю стула, пытался что-то возразить, поднимал руку, открывал рот. «Нате, возьмите эту бумагу! У меня осталась копия. Здесь список сумм, которые вы украли у меня за последние три года». — «Вот уже пятнадцать лет, как я…» — «Совершенно верно! Вот уже пятнадцать лет, как вы здесь служите, и я не могу понять, почему вы стали заниматься темными делишками только три года назад».
Слезы катились по бледному лицу Пигу. Он хотел подняться, но Шабю приказал:
«Сидите! Терпеть не могу вести разговор, когда собеседник стоит. Итак, как видно из этого списка, за три года вы присвоили из моей кассы три тысячи восемьсот сорок пять франков. И все небольшими суммами. Сначала по пятьдесят франков. Потом по сто. Наконец, взяли сумму покрупнее: пятьсот франков». — «Это было на Рождество». — «Ну „и что же?“ — „Это должно было означать, что я получил награду“. — „Ничего не понимаю“. — „Моя жена давно не работает. У нее слабое здоровье“. — „Вы хотите сказать, что воровали у меня ради жены?“ — „Даю вам слово! Она без конца попрекала меня, уверяла, что я-человек без честолюбия, что хозяин меня эксплуатирует и должен платить гораздо больше“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37