Меран вошел в квартиру, и тут его глазам представилась уже известная вам картина.— Лампы не были погашены?— Горела только одна, под розовым абажуром у входа в гостиную. Меран думает, что свет горел и в других комнатах, но может быть, это ему только показалось, потому что он туда не заходил.— Как обвиняемый объясняет свое поведение? Почему он не вызвал врача, не позвонил в полицию?— Боялся, что его заподозрят. Увидев, что один из ящиков бюро в стиле Людовика Пятнадцатого открыт, он закрыл его. Он также поставил в китайскую вазу валявшиеся на полу искусственные цветы. Собравшись уходить, Меран вдруг подумал, что мог оставить отпечатки пальцев, и стал вытирать мебель, потом вазу своим носовым платком. Выйдя из квартиры, он вытер также дверную ручку, а ключ унес с собой.— Куда он его дел?— Бросил в канализационный люк.— Как он доехал до дому?— На автобусе. Маршрут по направлению к бульвару Шаронн проходит по улицам с не слишком оживленным движением, а потому в тридцать пять минут восьмого он уже вернулся к себе.— Жены его не было?— Нет. Как я уже говорил, она пошла на пятичасовой сеанс в ближайший кинотеатр. Она ходит туда часто, почти каждый день. Пять кассирш узнали ее по фотографии. Ожидая ее, Меран разогрел остатки жаркого и зеленых бобов и накрыл на стол.— Часто ему приходилось это делать?— Да, очень часто.Хотя Мегрэ стоял спиной к публике, ему показалось, что все, особенно женщины, заулыбались.— Сколько раз вы допрашивали обвиняемого?— Пять раз. Один раз целых одиннадцать часов. Поскольку своих показаний он с тех пор не менял, я составил донесение, вручил следователю, и с тех пор мне больше не случалось видеть Мерана.— Он не писал вам из заключения?— Прислал одно письмо. Оно приложено к делу. Меран снова уверял меня, что невиновен, просил позаботиться о его жене.Мегрэ старался не встретиться взглядом с обвиняемым, который при этих словах слегка вздрогнул.— Меран не писал вам, что он под этим понимает и почему боится за жену?— Нет, господин председатель.— Удалось вам найти его брата?— Да, но только через две недели после преступления, то есть четырнадцатого марта.— В Париже?— Нет, в Тулоне. Там он проводит большую часть времени, а постоянного места жительства у него нет. Он часто разъезжает по Лазурному берегу, останавливается то в Марселе, то в Ницце, то в Ментоне. Сначала, по письменному предписанию, он был допрошен полицией в Тулоне. Затем его вызвали ко мне в уголовную полицию, кула он явился, заранее потребовав, чтобы ему были оплачены дорожные расходы. Он уверял, что с января в Париже не был, и представил имена трех свидетелей, с которыми играл в карты в Бандоле двадцать седьмого февраля. Свидетелей этих допросили. Они принадлежат к той же среде, что и сам Альфред Меран, то есть к кругу подозрительных лиц.— Какого числа вы вручили свой рапорт следователю?— Окончательный вариант рапорта вместе с протоколами, содержащими показания, подписанные обвиняемым, был вручен следователю двадцать восьмого марта.Теперь подошло время коснуться очень тонкого вопроса, о котором было известно только трем лицам, играющим решающую роль в ведении процесса: во-первых, прокурору Айвару, в кабинете которого накануне в пять часов вечера побывал Мегрэ, во-вторых, самому комиссару, а в-третьих, председателю суда Бернери, тоже накануне поставленному в известность заместителем прокурора.Были в зале и другие лица, о которых публика лаже не догадывалась, тоже дожидавшиеся сенсационного сообщения. Речь идет о пяти инспекторах, нарочно выбранных Мегрэ из менее известных. Они входили в «бригалу нравов», которую обычно называли «светской».Эти инспектора находились зале с самого начала процесса, затерявшись в толпе, на своих стратегических постах, наблюдая за лицами присутствующих, за их реакцией.— Итак, господин комиссар, ваше расследование официально закончилось двадцать восьмого марта?— Это так.— Случалось ли вам после этого интересоваться поведением или действиями лиц, близко или отдаленно связанных с обвиняемым?Защитник вскочил с места, готовый опротестовать вопрос. Он, конечно, собирался возразить, что факты, не указанные в деле и говорящие против его подзащитного, не подлежат обсуждению в суде.— Успокойтесь, коллега, — сказал ему председатель, — сейчас вы убедитесь, что если я и собираюсь воспользоваться своими неограниченными правами, чтобы показать, какой неожиданный поворот приняло дело, то совсем не во вред обвиняемому.Прокурор посмотрел на молодого адвоката слегка покровительственным взглядом, в котором сквозила ирония.— Итак, я повторяю свой вопрос. Комиссар Мегрэ, вы продолжали вести следствие? Скажите же нам, пожалуйста, делали ли вы это официально?— Да, господин председатель.— По собственной инициативе?— С согласия начальника уголовной полиции.— Прокуратура была в курсе дела?— Прокуратуре мы сообщили об этом только вчера.— Знал об этом судебный следователь?— Я ему вскользь упомянул.— Однако вы действовали без его инструкции, равно как и без инструкции генерального прокурора?— Да, господин председатель.— Вот почему я не расценивал как официальное это, так сказать, дополнительное расследование. Что побудило вас, господин комиссар, поручать вашим инспекторам расследование, когда дело, переданное обвинительной камерой суду присяжных, этого уже не требовало?Теперь в зале воцарилась мертвая тишина. Не слышно было ни покашливания, ни скрипа половиц под ногами.— Меня не удовлетворили результаты следствия, — пробормотал Мегрэ ворчливым тоном.Он не мог высказать всего, что было у него на сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33