Они записали только несколько фамилий, наудачу. Месье Валентен назвал свою фамилию, хотя об этом не просили. Все они заметили толстую мадемуазель Клеман.
К группе, образовавшейся вокруг Жанвье, подходили все новые соседи, смешивались с нею, иногда давали советы, другие возвращались к себе. Остановились также два-три прохожих.
Казалось, расспросы ни к чему не приведут. Все это было уныло, как дождь, который шел не переставая и создавал в доме пронизывающую сырость. Камин топился только в гостиной, куда Мегрэ время от времени заходил посидеть.
В Брюсселе легко разыскали ван Дамма, потому что, как и говорил Паулюс, он по приезде прежде всего отправился в справочный отдел консульства США.
Ван Дамм начал с того, что отрицал свое участие в деле «Аиста», потом, прижатый к стене, свалил всю вину на Паулюса. Был установлен тот факт, что в ночь, когда ранили Жанвье, он находился в Брюсселе. Отыскали ту женщину, с которой он ходил в тот вечер в кино. Потом его видели вместе с ней в популярном ресторане на улице Мясников…
— Вас к телефону, месье Мегрэ…
Это уже превратилось в игру. Мадемуазель Клеман каждый раз поднималась на третий этаж, как будто ей это доставляло удовольствие, бросала любопытный взгляд на исписанные им страницы.
Звонок обычный. Уголовная полиция опять просит у него разъяснений по поводу одного из текущих дел.
В его отсутствие его там заменяет Люка. Раз или два в день он приходит на улицу Ломон и приносит комиссару бумаги на подпись.
Комиссар еще раз пересек улицу и направился в дом напротив.
— Скажите, мадам Келлер…
В привратницкой было очень чисто, но темновато.
Пылала большая печь, к которой Мегрэ машинально прислонился спиной.
— Жилец второго этажа…
— Да… Мы всегда называли его месье Дезире… Это его имя…
— Вы говорили, что он работает в Объединенном грузовом пароходстве.
— Уже больше двадцати лет. Он уполномоченный компании на одном из пароходов.
— А на каком, не знаете?
— Он переходил с одного парохода на другой.
— Когда я видел его утром с чемоданом, наверное, он направлялся на пароход?
— Сейчас он на пути к Черному Мысу. Они идут почти месяц туда и столько же обратно.
— Значит, он бывает здесь каждые два месяца?
— Да.
— Приезжает надолго?
— По-разному. Это довольно сложно. Он много раз объяснял мне, как они там сменяются, но я ничего не поняла.
— Я полагаю, что когда он приезжает в Париж, так это уж на несколько недель?
— Как раз нет. Только через раз. Тогда он свободен почти месяц. А то у него едва хватает времени, чтобы обнять жену и взять кое-какие вещи.
— Сколько он был дома в последний раз?
— Ночевал две ночи.
Мегрэ не обольщался. Уже раз десять, допрашивая кого-нибудь, он думал, что достиг известного результата, а потом какой-нибудь простой ответ разрушал его надежды.
— Вы говорите, две ночи? Постойте. Значит, он приехал в тот вечер, когда ранили инспектора?
— Да, именно в тот. Я забыла сказать вам об этом.
— Раньше выстрела?
— Нет. Когда стреляли, его еще не было дома.
— Значит, позже?
— Гораздо позже. Его поезд прибыл на вокзал только после полуночи.
— Он приехал на такси?
— Конечно. Он не мог бы донести свой чемодан.
— Жена ждала его?
— Разумеется. Она всегда знает, где он. Пароход, это ведь как поезд. Ходит по расписанию. Она посылает ему авиаписьма на каждую стоянку. Я это знаю лучше всех, потому что сама их отправляю.
— Значит, она его ждала?
— С нетерпением.
— Они живут дружно?
— Я никогда не видела, чтобы люди жили так дружно, хоть они и редко бывают вместе, из-за работы месье Дезире.
— Какой он человек?
— Славный человек, очень добрый. Такой терпеливый. Через год уйдет на пенсию, и они переедут в деревню.
— Его жена больна?
— Вот уже пять лет, как она почти не встает с постели. Ей совсем не следовало бы вставать, но, когда меня нет наверху, она иногда бродит по квартире.
— А что с ней?
— Точно не знаю. Что-то с ногами. Она наполовину парализована. Иногда кажется, что она совсем парализована и не может двигаться.
— Не знаете ли, есть у нее родственники в Париже?
— Никого.
— Никто к ней никогда не приходит?
— Только я. Убираю у нее в комнате, ношу ей еду и спрашиваю, не надо ли чего.
— А почему ее муж не поселится в деревне или в Бордо, раз его пароход прибывает туда?
— Он ей предлагал. По-моему, она привыкла ко мне. Он думал поместить ее в санаторий, но она отказалась.
— Вы говорите, у нее нет ни родственников, ни знакомых?
— Только мать Дезире, очень старая и тоже совсем уже слабая; она приходит к ней каждый месяц и всегда приносит коробку шоколадных конфет. Бедная женщина не смеет признаться ей, что она не любит шоколад, и отдает его мне для моей дочери.
— Вам больше нечего сообщить?
— А что еще можно сказать? Это хорошие люди, и живется им совсем нелегко. Для мужчины не сладко иметь больную женщину, а для женщины не сладко…
— Скажите, мадам Келлер, в тот вечер, когда раздался выстрел, вы к ней не поднимались?
— Поднималась.
— В какой момент?
— О, гораздо позже. Молодого человека уже увезли в карете «Скорой помощи». Я перешла через улицу посмотреть на то место, где он упал, и послушать, что говорят люди. На тротуаре была кровь. Я заметила свет в окне мадам Бурсико и подумала, что бедняжка, должно быть, страшно перепугана. Потом, примерно через полчаса, я поднялась к ней. Она ждала меня: она знала, что я приду ее успокоить.
— Что она вам сказала?
— Ничего. А я сообщила ей обо всем, что случилось.
— А она вставала?
— Кажется, она подходила к окну. Врач запрещает ей ходить. Но я уже объясняла вам, что она не всегда слушается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36