Общими усилиями туземцы восстановили равновесие.
Все же пирогу наполовину затопило, и теперь Тимар сидел в воде.
Внезапно его прорвало, и он стал выкрикивать ругательства, смысл которых был неграм непонятен. А он все больше и больше распалялся, оттого что был жалким, мокрым и грязным.
К тому же кончились папиросы, и это был лишний повод для дурного настроения. А еще утром все было иначе. Проснувшись в туземной хижине, он вспомнил, что его ложе разделяла негритянка. Ее уже не было рядом, и он даже не мог сказать, когда она ушла.
Вместе с гребцами он направился к ожидавшей их пироге. На берегу стояли деревенские старухи с детьми, и в их толпе — молодая негритянка. Но она не осмеливалась отойти от остальных, приблизиться к нему, помахать рукой.
Он хотел было остановиться, но передумал и устроился на конце пироги, в то время как негры, каждый с веслом в руке, усаживались один за другим.
Девушка стояла по-прежнему там, среди редкой листвы. Она невольно отступила на шаг, еще на шаг, чтобы выделяться из общей группы, и смотрела на него.
Двенадцать весел упали на воду, и одного взмаха было достаточно, чтобы пирога отошла на пятьдесят метров и поплыла по течению. Только тогда Тимар увидел — или ему это показалось, — что негритянка подняла руку или, вернее, отвела ее в знак прощания от туловища, не решаясь на более смелый жест.

Все-таки от столкновения с веткой в лодке образовалась течь. Одному из гребцов приходилось без конца вычерпывать воду ладонями.
Тимар долго наблюдал за ним, потом взял последнюю из оставшихся банок с консервами, открыл ее и выбросил содержимое в воду, а банку передал негру.
Две пары глаз с безграничным удивлением уставились на него. Негры знали, что банка паштета стоит двенадцать франков, примерно столько они зарабатывали за две недели. Тот, что орудовал банкой, как черпаком, с восторгом опускал блестящий металл, в котором отражались солнечные лучи, в воду, и другие гребцы завидовали ему.
Но Тимар уже не думал о туземцах. По мере приближения к цели он все больше предавался своим мыслям. Адель должна была прибыть в Либревиль накануне, видимо, в середине дня. Где она могла заночевать? С кем обедала? Что делала до вечера?
Первые часы пути он еще думал о молодой негритянке, когда же солнце перешло зенит, его мысли уже были заняты одной Аделью, особенно воспоминаниями об их последней ночи, когда они лежали рядом в темноте, глядя в потолок, и притворялись, что спят, но продолжали напряженно следить друг за другом.
Тимар не знал, в котором часу они должны прибыть, и не мог спросить об этом у беззубого негра. Время тянулось медленно. Дважды Жозеф останавливал пирогу, чтобы ему поправили навес из листвы. Наконец проворчал:
— Что же вы не поете?
Негры не поняли, чего он хочет, пришлось напеть мотив вчерашней песни. Тогда они с облегчением взглянули друг на друга, и тщедушный гребец затянул куплет еще длиннее и еще замысловатее, чем тот, который знал Тимар.
Через пять минут он уже не отдавал себе отчета в том, что пение продолжается. Зачем Буйу приезжал на концессию? И почему уехала Адель, ничего ему не сказав?
Два или три раза Жозеф засыпал, но ненадолго. Это не был настоящий сон, а скорее оцепенение от жары.
Наконец солнце скрылось за деревьями, и наступили короткие сумерки — несколько мгновений обманчивой свежести, когда ослабленный свет вернул всему обычную окраску. Через четверть часа опустилась кромешная тьма, а они все еще не достигли Либревиля. Тимар был взбешен, и больше всего из-за того, что бессилен был задавать вопросы.
Уже около часа они плыли в темноте, как вдруг заметили красные и зеленые огни. Впереди в небе брезжило сияние, но это была не звезда. В то же время они услышали звуки граммофона и частый топот на дощатом настиле.
Корпус торгового судна возник совсем рядом. Пластинка кончилась, граммофон забыли остановить, и теперь слышен был скрежет иглы. Пирога вошла в устье реки, там Тимар увидел еще одно судно, грузившее бревна.
Ослепительно вспыхнул прожектор. Пучок лучей нарисовал причудливый рисунок на воде, обнаружил пирогу и проводил ее. Свет шел с капитанского мостика.
Трое мужчин, облокотись о борт, смотрели на плывущую мимо лодку, в которой сидел белый.
— Э-эй! — крикнул чей-то голос.
Тимар не ответил. Он не смог бы объяснить почему.
Он продолжал насупясь сидеть в своем углу и вскочил, когда пирога, миновав прибрежную мель, закачалась на спокойной воде.
Перед ними простирался океан. Справа — полоса огней, набережная, похожая на любую набережную в Европе, и свет автомобильных фар, убегающих в ночь.

Причалили к песчаному берегу среди пирог рыбаков, там, где каждое утро собирался рынок. По набережной проходили негры: одни, одетые как белые, другие в арабских одеяниях, и Тимару показалось, что он вернулся из далекого путешествия. Электрический свет делал пейзаж похожим на театральную декорацию, особенно если смотреть на кокосовые пальмы, чьи листья, освещенные снизу, вырисовывались на фоне бархатисто-черного неба.
Стоял гомон, слышались голоса, шаги, скрип, проходили неизвестные люди, проехала какая-то машина.
Трое гребцов, совсем нагие, мастерили себе из лоскутов подобие набедренной повязки, остальные же вытаскивали на берег пирогу. Тимар был в нерешительности. Приказать ли неграм вернуться на концессию?
Или же лучше оставить их здесь в своем распоряжении?
Чем их кормить? Куда отправить на ночлег? Не потеряются ли они в городе? Он подошел к низенькому беззубому человеку и попытался с ним объясниться.
— Ты бы мог заночевать здесь?
Он приложил руку к щеке, наклонил голову и закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38