Он так поразился, что чуть не заговорил с ней, хотя их разделяла улица и высота второго этажа. Окно было открыто. Если крикнуть, она услышит.Он никогда не представлял себе ее такой. Ее суровая осанка, ее высокомерие исчезли. Его взгляда искала не бывшая м-ль Дуаз, а просто славная женщина, осунувшаяся, усталая, невеселая, возможно, больная. Маргарита еще больше постарела; в спешке она вырядилась в старое платье, которое совсем ей не шло.Показалось ему или впрямь губы Маргариты шевелились, словно творя молитву?Смущенный, обескураженный, Эмиль собрал все силы, чтобы не встать, не шевельнуться, отвести от нее взгляд. По узкому тротуару шли люди, задевали ее” толкали на ходу. Она не двигалась, словно загипнотизированная. Потом медленно, нехотя, надломленной походкой пошла в сторону улицы Сен-Жак. Он еще с четверть часа провел за газетой, но уже не читал. Сошел вниз, Нелли за стойкой наливала вино слесарю, жившему на углу.— Стакан белого…Она глянула на него с любопытством, машинальным движением налила ему, продолжила разговор:— Беда одна не ходит! Испортилась погода — так теперь уж несколько дней не наладится.Эмиль не сразу понял, что Нелли говорит о грозах. Прошлой ночью была третья гроза за четыре дня.— Мне чего хочется? — бубнил слесарь. — Чтобы воскресенье было ясное. Обещал ребятишкам, что повезу их в лес, а тут…Он ушел, утирая рот. Нелли и Буэн обменялись взглядом.— Ну? — спросила она.— Что — ну?— Думаешь, я поверю, что ты ее не видел?— Конечно, видел.— Ну и как тебе это понравилось?— Да никак. А в чем дело?Она тоже вздумала читать у него в мыслях. Он на нее сердился. Ему было неприятно, что она такая же, как все. Он не для того спустился, чтобы исповедаться. Сам не знал, зачем спустился. Уж, наверно, не для того, чтобы спрятаться в мамочкиных юбках.Он еле удержался, чтобы не прошептать: “Она ужасно постарела”, но вовремя прикусил язык. Нелли сделала бы из этого вывод, что он жалеет жену. Впервые ему стало с Нелли не по себе, он почувствовал, что перестает ей доверять.— Ты куда?— Пойду пройдусь.Он не собирался догонять Маргариту. Пошел в противоположную сторону, отгоняя от себя мысль о жене.День не задался. Эмиль больше обычного проторчал у окна. Все же прошелся до парка Монсури, немного — всего несколько минут — посидел на скамейке.Так он и знал. Назавтра, в тот же час, он увидел ее на том же месте, почти в той же позе, с возведенными к небу глазами. В этой старухе, маленькой, хрупкой, напоминающей святош, что в церкви пожирают глазами статую Богоматери, было нечто трагическое.На этот раз Нелли не сказала ему о жене ни слова, но между ними появилась натянутость, которой в предыдущие дни не было. Казалось, Нелли думает: “Плохо твое дело, дружище!”На душе у него и впрямь было тяжело. Он думал, что вырвался на свободу, но это оказалось только иллюзией.Маргарита приходила и в третий раз, и в четвертый, все более жалкая — того и жди, упадет в изнеможении на тротуар.Однажды под вечер он машинально обернулся, идя по улице, и заметил, что она идет следом за ним на расстоянии метров тридцати. В эти часы он ходил в парк Монсури. Он не изменил ни привычке, ни маршруту. Шагал быстро, как всегда. За спиной слышал мелкие, торопливые шажки жены и в конце концов пошел помедленнее, подумав, что она, вероятно, запыхалась.Маргарита страдала, это было очевидно. Ей его недоставало. Она не находила себе места в пустом доме, и в том, как она маячила у него за спиной, угадывались признание и мольба. Эмиль сделал над собой усилие, чтобы не растрогаться. Он сел на ту же скамью, что всегда; жена остановилась на повороте аллеи.— Ты туда ходил? — спросила Нелли, когда он вернулся на улицу Фейантинок. Откуда ей знать, что Маргарита сопровождала его, и он чуть было не…— Нет.— Знаешь, Эмиль, меня стесняться не нужно. Я пойму.Он разозлился. Всю жизнь он терпеть не мог, чтобы его судили, тем более что окружающие вечно воображали, будто предвидят его поступки, а ведь он сам не знает, чего от себя ожидать.Он не хотел возвращаться в тупик Себастьена Дуаза. Здесь ему было хорошо. У него сложились свои привычки, свои причуды. Но того чувства освобождения, что охватило его в первые дни, он уже больше не испытывал. Ему почти удалось забыть Маргариту. И вот она навязывается сама — робко, униженно. Он и не подозревал, что она может быть такой. Уж не г-жа ли Мартен посоветовала ей избрать эту линию поведения? Продолжают ли обе женщины видеться каждый день, говорят ли о нем?Он ломал голову над этими и прочими вопросами, и с прежней безмятежностью было покончено.— Уходишь?— Надо глотнуть воздуху. День уж больно душный. Вечером, когда стемнело, он чуть не прямиком отправился на улицу Санте. Сделал лишь небольшой крюк, который должен был свидетельствовать о его колебаниях; прошел мимо тупика, видел фонарь, слышал шум фонтана. Издалека нельзя было разглядеть, горит ли свет в окне последнего дома.Нелли ни о чем не спросила. Когда он вернулся, она уже легла. Он прикрыл дверь своей комнаты и шепнул совсем тихо, на случай, если она уже спит:— Спокойной ночи.— Спокойной ночи.Ночь Буэн провел плохо. Просыпался раз пять, если не больше, в оправдание ходил в уборную, а после каждый раз засыпал с трудом, погружаясь в запутанные сновидения, которых не мог вспомнить, просыпаясь. Он знал только одно: он сопротивлялся. Не хочет. Он не в состоянии был бы уточнить, от чего именно так ожесточенно отказывается, но чувствовал, что все объединились против него одного, и это его угнетало.В шесть утра он встал разбитый, подмел опилки, вымыл кухню, не жалея воды, вынес мусорные бачки. Выпил красного прямо из бутылки, а когда спустилась Нелли — в шлепанцах и черном платье на голое тело, — не знал, о чем с ней говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40