В конце концов Могра им уступит. Он чувствует, что скоро будет делать все, что они потребуют, и сопротивляется только из принципа.
И еще для того, чтобы выиграть несколько дней. Растерзанный прошлым, он не готов к настоящему и будущему. У него нет даже сил, чтобы задремать. Во время тихого часа сна у него ни в одном глазу, он просто лежит и таращится в потолок, слыша, как медсестра время от времени перелистывает страницу.
К нему придет Лина, а Могра не знает, как будет себя с ней вести, что ей скажет. Он любит ее, сомнений в этом нет. Сам того не желая, полюбил ее с первой их встречи.
Ведь на следующий день после того, как увидел ее на телевидении, он сидел у себя в кабинете, размышляя, придет она или нет, и чувствовал растерянность, нервничал так, как никогда прежде.
Сердился на себя за то, что не взял у девушки адрес, воображал, что она затерялась в огромном Париже, и так явно выражал свое нетерпение, что в конце концов его подчиненные столпились у дверей кабинета, по которому он расхаживал взад и вперед, куря сигарету за сигаретой.
— Когда же она пришла и села напротив, он опять не знал, что сказать.
Стал неуклюже задавать ей какие-то вопросы и среди прочего спросил о родителях. Она ответила, что оба они погибли в железнодорожной катастрофе близ Авиньона, когда она была совсем маленькой.
Успокоился ли Могра после этого хоть немного? Он повел ее в застекленный кабинет, где сортировались ответы на мелкие объявления. Это было единственное место, где можно было дать ей работу.
Девушки разбирали мешки с почтой, доставлявшейся несколько раз в день, и раскладывали конверты в соответствии с написанными на них номерами. За работницами в сереньких халатах наблюдала матрона, похожая на старшую медсестру.
— Когда я могу приступить?
— Если хотите, с завтрашнего утра.
Был он разочарован или нет? На следующий день Могра ограничился телефонным звонком матроне, дабы убедиться, что Лина вышла на работу. Он сказал себе, что больше не будет о ней думать. Но потом, после трехдневной борьбы с самим собой, спустился вниз к часу, когда она заканчивала работу.
— Я вас провожу, — проговорил он, видя, что она собирается уходить.
Он прекрасно видел, что все вокруг многозначительно переглядываются. Но Могра мало заботило, что о нем будут думать. Он повел Лину в ресторан в Латинском квартале, где его никто не знал, и снова стал задавать девушке вопросы, словно хотел узнать о ней решительно все.
Чем же она так его привлекла? Даже сейчас, по прошествии восьми лет, он не может найти удовлетворительного объяснения. Вернее, находит их слишком много, и все они противоречат одно другому.
Она тоже задавала ему вопросы — точные, порой бестактные.
— У вас, должно быть, хорошая квартира?
— Пока что нет. Я живу еще в старой, на бульваре Бон-Нувель, а новая, в старинном особняке на улице Фезандери, только ремонтируется.
— Это ведь шикарный квартал?
— Да, считается, что так.
— Вы женаты? Разведены?
— Разведен.
— Живете с любовницей?
— Нет.
— Значит, спите со своими секретаршами?
Он ответил отрицательно. На самом же деле это было и так и не так. С некоторыми из них у него были мимолетные связи. И из своей старой квартиры у заставы Сен-Дени, где он никого не принимал, не выезжал так долго только потому, что боялся порвать последние связи с прошлым.
Не из сентиментальности. И тем более не из-за каких-то предрассудков.
Просто из окон квартиры открывался вид на жизнь простонародья, на шумную и вульгарную толпу.
Но его положение обязывало к приему гостей, и через два месяца, когда работы были закончены, он переехал.
— Вы сами из бедной семьи?
— Мой отец служащий.
Она неотступно следовала за ходом своих мыслей, словно знала точно, куда они ее приведут.
— Вы меня хотите? Да признавайтесь же! Иначе вы не ждали бы меня у выхода. Куда пойдем?
Она была не такая, как другие. Но сам-то он разве был такой, как другие?
Похоже, каждый из них считал себя особенным — но, может, так оно и было?
Могра привез ее к себе домой, и Лина первым делом попросила разрешения принять ванну. Поздно ночью она, лежа голышом в развороченной постели, и он, надев пижаму и усевшись в кресло, продолжили разговор.
— Мне было двенадцать, когда мой дядя начал лезть ко мне со всякими нежностями и заставлял при этом, чтобы и я его ласкала. А когда мне шел четырнадцатый год, он овладел мной и сделал мне очень больно. Я жила у них из милости и отказать не могла… Моя тетка узнала об этом — она любила подглядывать в замочные скважины. Это злая женщина. Я много от нее натерпелась… И от него тоже… Он все время находил способ остаться со мной наедине. Не мог спокойно пройти мимо меня, а иногда, когда мы сидели за столом, посмотрит мне в лицо и начинает трястись… Я уверена, что тетка потихоньку его отравила — ведь он никогда ничем не болел.
— Когда он умер?
— Примерно год назад. И с тех пор тетка не выпускала меня из дому и, уходя за покупками, запирала на замок…
Неделю спустя он получил сообщение от своего лионского корреспондента.
Лине пришлось показать свое удостоверение личности начальнику отдела кадров для оформления карточки социального обеспечения. В Лионе она жила на улице Вуарон, в самом центре квартала Гийотьер, такого же многолюдного, как парижская улица Дам или застава Сен-Дени.
Фамилия Лины была Делен, и по указанному адресу действительно проживала некая г-жа Делен, работавшая кассиршей в кинотеатре на авеню Гамбетта.
Но это была не тетка Лины, а ее мать, с которой девочка прожила всю жизнь, вплоть до отъезда из города. Г-жа Делен была вдовой бригадира монтажников, которого десять лет назад раздавило подъемным краном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67