— В твоем случае поясничная пункция была совершенно необходима. Никакой патологии мы не обнаружили, значит, имеем дело с обычным мозговым кровоизлиянием, которое…
Бессон обиженно хмурит брови и долго закуривает сигарету.
— Ты меня не слушаешь?
Могра по мере сил дает понять, что слушает.
— Значит, не веришь. Считаешь, что я тебя успокаиваю, заговариваю зубы.
Да нет же! Об этом он и не думает. Просто он пересек какой-то невидимый барьер и теперь находится в другом мире. Ему даже делается как-то странно при мысли, что этот знаменитый человек, командор ордена Почетного легиона, который сидит у постели и тратит время на бесполезные объяснения, — его друг и они давным-давно на «ты». Впрочем, он и сам командор ордена Почетного легиона!
Разница лишь в том, что один из них теперь наполовину па-ра-ли-зо-ван!
Как, к примеру, Феликс Арто, его лучший репортер, который побывал по редакционным заданиям и на Амазонке, и в Тибете, и в Гренландии, брал интервью у глав чуть ли не всех государств, великий Феликс Арто, шумный и неутомимый, способный провести несколько ночей без сна и не моргнув глазом выпить за один присест целую бутылку виски.
Так же, как и он, Арто был найден без сознания в номере роскошной гостиницы на Елисейских полях, где развлекался с какой-то молодой американкой.
Он был разведен. Родственников в Париже не было, и поэтому Рене Могра как его шефа вызвали к нему среди ночи. Он помог гостиничному врачу и санитарке надеть на друга штаны и поехал с ним в «скорой помощи», которая доставила больного в американскую больницу в Нейи.
Арто было всего сорок пять. Спортсмен, бывший игрок в регби, он вечно искал с кем-нибудь ссоры. Его лечил не профессор Одуар, а главный врач клиники, название которой Могра забыл — низкорослый, рыжий и очень худой человечек, носивший слишком длинный халат, из-под которого были видны лишь ботинки.
В течение нескольких часов Арто обследовали, сделали спинномозговую пункцию, потом электроэнцефалограмму.
Кстати, а ему самому сделали энцефалограмму, пока он находился в коме? И ведь никак не спросишь! Теперь он полностью зависит от окружающих. Им самим придется догадываться, что ему нужно.
Когда Могра вошел в палату Арто, у того из левой руки тоже торчала игла, соединенная трубочкой с капельницей.
Когда пришел к нему во второй раз, репортер уже не был в коме, однако его щеки странно подрагивали, а вместо речи с губ срывалось невнятное бормотание.
Он умер на рассвете пятого дня, в час, когда обычно ложился спать.
Могра знал еще одного такого, поэта Жюблена, который вечно торчал в пивной Липла, — того хватил удар посреди бульвара Сен-Жермен. Жюблену было тогда лет шестьдесят, и он прожил еще шесть лет, совершенно беспомощный, парализованный, прикованный к креслу-каталке.
Был еще один знаменитый киноактер… Ну ладно, хватит! Бессон д'Аргуле, который был так остроумен и ироничен в среду за завтраком, сейчас довольно высокопарными словами пытается доказать ему, что это совсем иной случай и что через несколько недель…
— Самое позднее, через несколько месяцев… Я, понятное дело, говорю о полном выздоровлении. Ты человек умный, и я стараюсь объяснить тебе все как можно подробнее, потому что нам с Одуаром нужна твоя помощь. Но пока я чувствую, что ты мне не веришь. Ты уверен, что я хочу тебя подбодрить и позолотить пилюлю. Признайся, ведь так?
Рене таращит глаза, пытаясь объяснить, что он вообще ничего на сей счет не думает, что ему все равно.
Бедняга Пьер! Об этой стороне его личности Могра никогда не задумывался.
Он знает Бессона как радушного хозяина на официальных приемах, как скептичного парижанина, которого можно встретить на любой премьере, как гурмана на завтраках в «Гран-Вефуре», как высокообразованного человека, который между лекциями в Медицинской академии может позволить себе роскошь писать трилогию об интимной жизни Флобера, Золя и Мопассана.
Ему доводилось слышать, как Пьер, сидя за столом, рассказывает о наиболее интересных случаях из своей практики, о трагических судьбах людей.
Расскажет ли он когда-нибудь и его историю?
Могра и представить не мог, что его друг может сидеть у постели больного, подыскивать нужные слова, пытаясь его убедить, стараясь доискаться, через какую щель можно проникнуть в сознание пациента.
«Да не надо так лезть вон из кожи! — хочется сказать Могра.
Бессон приехал сюда на английской спортивной машине. Он живет на улице Лоншан и проезжал через Елисейские поля как раз в то время, когда город совершает свой утренний туалет. На улице свежо. Скоро Бессон сядет в больничном дворе в машину и, опустив верх, снова поедет через Итальянскую заставу в Бруссе, где он читает лекции по общей патологии.
— Я нашел тебе частную сиделку, мадемуазель Бланш, которая когда-то работала у меня. Она здесь со среды. Можешь во всем на нее положиться. На ночь ее будет сменять другая, не менее опытная.
Затем, уже более легкомысленным тоном, добавляет:
— Ты, разумеется, заметил, что мадемуазель Бланш хороша собой, — это весьма помогает выздоровлению. Завтра — она начнет тебя кормить, сначала жидкой пищей, а через несколько дней станет заставлять подниматься на несколько минут с постели. Ну, на сегодня достаточно, не так ли? Я еще надеюсь повидаться с Одуаром. Сейчас его срочно куда-то вызвали, но до полудня он вернется. А я постараюсь забежать в конце дня.
Могра прекрасно понимает, что означает взгляд, который его друг бросает, уходя, на медсестру: «Я сделал все, что мог, но, увы, мало чего добился».
Впрочем, он не кажется слишком удивленным. Видимо, при параличе такое бывает нередко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67