Через неделю он встанет на ноги. Правда, может быть, будет хромать, потому что сухожилие в бедре оказалось порванным. И ему придется быть осторожным. Оставить вас наедине?Поразительно! Накануне сюда привезли бездыханное тело, окровавленное, грязное, и можно было поклясться, что в нем не оставалось даже искры жизни. А теперь Мегрэ видел белоснежную постель, лицо, правда, немного осунувшееся, немного бледное, но такое спокойное, какого он никогда не видел у Ле Кленша.Может быть, поэтому Мегрэ колебался? Он ходил взад и вперед по палате, остановился у двойной рамы окна, откуда был виден порт и траулер, где суетились люди в красных свитерах.— У вас хватит сил поговорить со мной? — внезапно проворчал Мегрэ, повернувшись к кровати. Ле Кленш слегка кивнул.— Вы знаете, что официально я не имею отношения к делу? Мой друг Жориссан попросил доказать вашу невиновность. Я это сделал. Вы не убивали капитана Фаллю.Комиссар глубоко вздохнул. Потом, чтобы поскорей со всем покончить, прямо перешел к своей теме:— Скажите мне правду о событиях третьего дня рейса, то есть о гибели Жана Мари.Мегрэ избегал смотреть в лицо раненому. Он набивал трубку, чтобы чем-нибудь заняться, и, так как молчание длилось слишком долго, он негромко начал:— Это было вечером. На палубе стояли только вы и капитан Фаллю. Вы были вместе с ним?— Нет.— Капитан прогуливался возле кормовой надстройки?— Да. Я только что вышел из своей каюты. Он меня не видел. Я наблюдал за ним, так как чувствовал что-то ненормальное в его поведении.— Вы тогда еще не знали, что на борту есть женщина?— Нет. Я думал, он потому так тщательно закрывает свою дверь, что держит у себя контрабандные товары.Голос у Ле Кленша был усталый. Но он стал громче, когда радист произнес:— Это самая ужасная вещь, какую мне приходилось видеть, господин комиссар. Кто его выдал? Скажите мне.И он закрыл глаза, как закрыл их, когда собирался пустить себе пулю в живот, выстрелив из кармана.— Никто. Капитан, должно быть, прогуливался в нервном состоянии, не проходившем у него со времени отплытия. Но кто-то ведь оставался у штурвала?— Рулевой. Он не мог видеть нас: было темно.— И тут явился юнга…Ле Кленш прервал его и приподнялся, ухватившись руками за шнур, подвешенный к потолку, чтобы ему легче было двигаться.— Где Мари?— В гостинице. Приехал ее отец.— Чтобы увезти ее. Да, это хорошо. Надо, чтобы он ее увез. И главное, пусть она не приходит сюда.Он разгорячился. Голос его стал глуше, говорил он отрывисто. Чувствовалось, что у него поднимается температура. Глаза его заблестели.— Не знаю, с кем вы уже говорили. Но теперь я должен сказать все. — Он волновался, и так сильно, что можно было принять его слова за бред. — Это неслыханно! Вы не знали мальчишку. Худой как щепка, и при этом одет в куртку, скроенную из старой штормовки отца. В первый день он боялся, плакал. Потом… Как бы это сказать? Стал мстить, делал всякие глупости. Это понятно в его возрасте, правда? Вы знаете, что значит «дрянной мальчишка»? Таким он и был: два раза я заставал его, когда он читал письма, которые я писал своей невесте. И он нахально заявлял мне: «Это твоей шлюхе?» В тот вечер… Я думаю, что капитан расхаживал взад и вперед, потому что слишком нервничал и не мог заснуть. Море довольно сильно волновалось. Время от времени волны перекатывались через борт и обливали железо палубы. Но все-таки это был не шторм. Я находился от них метрах в десяти. Расслышал только несколько слов, но видел их фигуры. Мальчишка наскакивал на него, как петух, смеялся. А капитан втянул шею в воротник куртки, засунул руки в карманы. Жан Мари говорил со мной о «моей шлюхе». Наверное, он так же шутил и с Фаллю. Голос у него был пронзительный. Я помню, что расслышал такие слова: «А если я скажу всем, что…»Я эту фразу понял только потом. Он разузнал, что капитан прячет у себя в каюте женщину. И был очень этим горд. Он хорохорился. Он был злой, сам того не сознавая.И тогда случилось вот что: капитан размахнулся, чтобы дать ему пощечину. Мальчишка, очень верткий, увернулся от удара, крикнул что-то — наверное, снова пригрозил рассказать…А рука Фаллю ударилась о ванты. Он, наверное, сильно ушибся. Гнев душил его. Басня о льве и комаре… Он забыл всякое чувство собственного достоинства. Погнался за мальчишкой. А тот вначале убегал, смеялся, а потом пришел в панику.Кто бы случайно ни появился на палубе, всякий мог услышать, разом узнать все. Фаллю обезумел от страха. Я видел, как он схватил Жана Мари за плечи, но вместо того чтобы держать его, толкнул вперед.Вот и все. Бывают такие роковые случайности. Голова его ударилась о кабестан. Я услышал пугающий звук, глухой удар. Череп…Ле Кленш провел руками по лицу. Он был смертельно бледен, по лбу его струился пот.— В эту минуту волна хлынула на палубу, так что капитан склонился над совершенно мокрым телом. В тот же миг он увидел меня. Я, конечно, забыл спрятаться. Я сделал несколько шагов вперед. Успел еще увидеть, как тело мальчишки скорчилось, потом застыло — движение, которого я никогда не забуду. Убит! И как глупо! А мы смотрели, не понимая, не в силах принять то ужасное, что совершилось.Никто ничего не видел и не слышал. Фаллю не смел дотронуться до мальчишки. Я ощупал ему грудь, руки, треснувшую голову. Крови не было. Раны тоже. У него просто раскололся череп.Мы оставались там, быть может, минут пятнадцать, не зная, что делать, понурые, с оледеневшими лицами, и брызги порой хлестали нас по лицу.Капитан стал другим человеком. Казалось, он надломился. Наконец он заговорил ровным, бесстрастным голосом:— Экипаж не должен узнать правду. Иначе дисциплине конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31