Чуть дальше, словно путь до бульвара Виктора Гюго, где она жила, был слишком коротким, он спросил:
— Спешишь?
— Не очень.
— Пить хочешь?
— С удовольствием выпила бы чего-нибудь.
Она не возражала, ни когда он направился через авеню Победы, уводя ее все дальше и дальше от дома, ни когда они побрели по незнакомым улочкам.
Они шли просто так. Шли, чтобы идти вместе. Андре Бар искал уголок поуютнее, где можно посидеть, и в конце концов нашел.
— У тебя тоже экзамены?
— Еще нескоро — в июле.
— А потом?
— Последний год в школе.
— Не трудно?
— Да нет. Не так, как в лицее. В лицее я быстро поняла: на бакалавра мне никогда не сдать! Я не очень способная. Не то что ты. А ты решил, что делать дальше?
Она уже задавала этот вопрос у него в мансарде, — он предпочитал ее своей комнате, — которая стала его убежищем. Пока в гостиной родители вспоминали старых знакомых, он показывал ей свои владения, где она с удивлением обнаружила рядом с книгами и пластинками вереницу электрических машинок.
— Хочешь попробовать? Выбирай.
Маленькая машинка легла на ее ладонь.
— Нажимаешь кнопку-скорость увеличивается, отпускаешь — уменьшается.
Главное, будь внимательна на виражах. Это не так просто, как кажется.
Иногда он наклонялся, чтобы не удариться головой о балки. Время они провели весело. Раз десять она опрокинула свою голубенькую машинку, а он взял на себя роль любезного покровителя.
— Ты быстро освоишься. Главное, избегай резко увеличивать скорость.
Ему было шестнадцать с половиной, ей — семнадцать.
— С кем ты обычно играешь?
— Ни с кем. Один. Иногда, правда очень редко, с отцом.
— У тебя нет друзей?
— Только приятели.
— Ты с ними часто встречаешься?
— В лицее.
— А после уроков?
— Почти никогда.
— Почему?
— Не знаю. Не хочу.
Уже в тот, первый вечер глаза их были полны иронии, словно они подсмеивались друг над другом.
— А ты?
— Иногда выбираюсь в кино с мамой.
— По вечерам ходишь куда-нибудь одна?
— Отцу это не понравилось бы. Да и маме тоже. У нас старомодная семья. А твои родители строгие?
— Нет.
— И позволяют тебе делать все, что ты хочешь?
— Пожалуй. Они не особенно следят, когда я прихожу или ухожу.
— Ты поздно возвращаешься?
— У меня ключ.
Ни тот, ни другой не спрашивали, почему им так хорошо вместе: оба приняли это как должное, не задумываясь.
— Ну, мне пора.
— Еще коктейль?
— О нет! Не хочу заливать в себя литр молока.
— А мне случается. Однажды я выпил пять таких коктейлей, в том числе один апельсиновый и один ананасовый.
Эта встреча, ни назначенная, ни случайная, явилась, скорее, маленьким чудом, и оба радостно старались, чтобы оно произошло. И тут, когда они вновь шли по залитому солнцем тротуару, Франсина вдруг положила ладонь на руку спутника.
— Не твоя ли мать вон там?
— Где?
— Напротив, на другой стороне тротуара. Выходит из дома, выкрашенного желтым.
Он и сам уже заметил ее: светлые волосы, решительная походка, цветной, с преобладанием розового костюм от Шанель.
— Думаешь, она видела нас? — спросил он с досадой.
— Нет. Выйдя из подъезда, она сразу, не оглядываясь по сторонам, повернула направо, словно торопилась. Ты не хочешь, чтобы она видела нас вместе?
— Мне безразлично.
— Что с тобой?
— Ничего.
Все сомнения отпали. Чуть дальше на улице стояла красная машина с откидным верхом, к которой направлялась мать. Она села за руль, натянула перчатки, хлопнула дверцей. Между ними было метров двадцать, и в тот момент, когда она заводила мотор, ему показалось, что взгляды их встретились в зеркале заднего обзора. Машина тронулась, завернула за угол и исчезла в потоке автомобилей.
Они все еще шли рядом — он, придерживая свой мопед, она с книгами под мышкой, но что-то уже изменилось. Франсина украдкой бросала на него взгляды. Ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Они подошли к дому на бульваре Виктора Гюго, огромному каменному зданию со светлой дубовой дверью и медной табличкой справа:
Доктор Е. Буадъе невропатолог бывший зав. отделением в парижских больницах.
— До свидания, Андре. Спасибо за коктейль.
— До свидания, Франсина.
Он улыбнулся ей с грустью в глазах, понимая, что им уже никогда не вернуть легкость сегодняшнего дня.
Он лежал, как обычно, на животе, на полу мансарды, раскрыв перед собой учебник химии, когда услышал голос Ноэми:
— Господин Андре, ужин подан! Вопреки требованиям хозяйки, она всегда кричала снизу, из-под лестницы.
— Не могли бы вы пойти к нему и сказать, как всем, что стол накрыт?
— Нет, мадам. Вы не заставите меня, с моими-то венами, три раза в день подниматься наверх и напоминать молодому человеку, что пора есть.
Он и сам прекрасно это знает.
Ужинали дома в половине девятого, поскольку отец редко заканчивал консультации раньше восьми. Сегодня мать промолчала и не сделала Андре замечания за то, что он снова вышел к столу без галстука.
Эта маленькая война тянулась между ними уже давно. Раз и навсегда он выбрал для себя ту одежду, в которой ему было удобно и в лицее, и на улице, и дома: бежевые бумажные брюки, полинявшие от стирки, сандалии с ремешками и цветные, часто в клеточку, рубашки с открытым воротом.
Пиджак он надевал только в торжественных случаях, обычно же носил полотняную куртку, а зимой надевал свитер.
— У нас в классе никто не носит галстуков.
— Сочувствую родителям.
Отец не вмешивался в их споры. Говорил он мало, ел медленно, с лицом скорее спокойным, чем озабоченным, и даже если все замечал, вид у него оставался отсутствующий.
Узкоплечий, с тонкой шеей и впалой грудью, он казался намного меньше, чем был на самом деле, хотя при росте метр семьдесят лишь на восемь сантиметров был ниже сына и на три — жены, которая выглядела довольно крупной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31