— Я не давал ей поводов. Ты так и не ответил, что тебе наплела эта колдунья?
За их разговором не без любопытства наблюдал Жанвье: впервые допрос протекал при подобных обстоятельствах.
Чувствовалось, что Мегрэ не в своей тарелке, неуверен, колеблется даже тогда, когда приходится выбирать между «ты» и «вы».
— Она никого не видела.
— Лжет. Или была на кухне.
— Но это невозможно! Ведь должен же был убийца откуда-то появиться. Если только не…
— Что — если?
— Если он уже не был в доме.
— Жилец?
Флорантен тут же схватился за это предположение.
— Почему бы и нет? Я в доме не единственный.
— Жозе навещала других жильцов?
— Откуда мне знать? Я не сижу здесь с утра до вечера. Я занят. Зарабатываю на жизнь.
Прозвучавшее отдавало фальшью. Еще один фарс в активе Флорантена, всю жизнь ломавшего комедию.
— Жанвье, облазь дом сверху донизу, стучись в каждую дверь, расспроси всех, кого найдешь. Я буду у себя.
— А машина?
Мегрэ так и не пожелал обучиться вождению.
— Такси возьму, — ответил он, затем, обернувшись к Флорантену, позвал его: — Пошли.
— Не хочешь ли ты сказать, что я арестован?
— Нет.
— Что ты собираешься делать? Зачем я тебе понадобился?
— Поговорить надо.
Глава 2
Первой мыслью Мегрэ было вместе с Флорантеном вернуться на набережную Орфевр, но в ту самую минуту, когда он склонился к шоферу, чтобы дать адрес, намерения его изменились.
— Номер твоего дома по бульвару Рошешуар? — спросил он у Флорантена.
— 55-бис. Зачем тебе?
— 55-бис, бульвар Рошешуар.
Это было в двух шагах. Недовольный краткостью предстоящего маршрута, таксист тихонько выругался.
Вскоре они приехали: между лавкой по продаже рам для картин и табачным киоском имелся проход, ведущий в тупик. На неровной мостовой в проходе стояла ручная тележка.
В самом тупике находились две мастерские с застекленными витринами. В той, что была слева, художник трудился над полотном с видом на Сакре-Кёр, наверняка предназначенным для продажи туристам. Видимо, изготовление этих полотен было у него поставлено на серийную основу. Сам длинноволосый, бородка с проседью, галстук, завязанный большим бантом по моде 1900 года.
Флорантен вытащил из кармана связку ключей и принялся открывать дверь мастерской справа; Мегрэ был зол на него: он испортил ему приятные минуты, когда на него накатили воспоминания юности.
Наблюдая незадолго до появления своего старого приятеля за мухой, упрямо возвращавшейся в левый верхний угол листа бумаги, не вернулся ли он мысленно как раз в школьные годы?
А что стало с другими его однокашниками? Ни с одним из них ему так и не довелось свидеться. Кроше, сын нотариуса, наверняка пошел по стопам отца. Упитанный и незлобивый Орбан поговаривал о медицине. Другие, должно быть, разлетелись кто куда по всей Франции и за ее пределы.
Ну почему случилось так, что из всех именно Флорантен попался на его пути при столь неприятных обстоятельствах?
Припоминалась ему кондитерская Флорантенов, хотя он и редко там бывал. Позволить себе проводить время среди зеркал, мрамора и позолоты, в теплой миндальнованильной атмосфере, угощаясь мороженым и пирожными, могли лишь те лицеисты, у кого было вдосталь карманных денег. У городских дам вкусным считалось только пирожное от Флорантена.
Теперь взору Мегрэ представилась картина пыльной захламленной мастерской с никогда не знавшими воды и едва пропускавшими свет оконными стеклами.
— Извиняюсь за беспорядок.
Именовать себя антикваром со стороны Флорантена было более чем претенциозно. Мебель, скупаемая им бог знает где, по большей части была рухлядью без стиля, не представляющей никакой ценности. Он только приводил ее в более-менее божеский вид и полировал.
— И давно ты этим занимаешься?
— Три года.
— А до этого?
— Занимался экспортом.
— Экспортом чего?
— Да всего понемногу. В частности, в африканские страны.
— А еще раньше?
Явно смутившись, Флорантен пробормотал:
— Знаешь, я всего хлебнул. Стать кондитером и окончить свои дни в Мулене не хотелось. Сестра вышла замуж за кондитера, они и продолжили семейное дело.
Перед взором Мегрэ всплыла картина: за белой стойкой сестра Флорантена, ее угадывающаяся под корсажем грудь. Не был ли он слегка влюблен в нее? Свеженькая, веселая, точь-в-точь как ее мать, на которую она походила и внешне.
— В Париже непросто остаться на плаву. Были у меня и взлеты и падения.
Мегрэ повидал на своем веку немало таких: у них тоже были и взлеты и падения, они брались за сногсшибательные проекты, что рушились затем как карточные домики, и все время были на шаг от тюрьмы. Они просят у вас кредит в сто тысяч франков на оборудование порта в одной из отдаленных стран, а в конце концов довольствуются ста франками, которые идут на уплату домовладельцу, грозящемуся выкинуть их на улицу.
С Жозе Флорантену повезло. Довольно было одного взгляда на его мастерскую, чтобы понять: он жил вовсе не продажей старья.
Мегрэ толкнул приоткрытую дверь и оказался в узкой комнате без окон с железной кроватью, умывальником и скособоченным шкафом.
— Ты здесь спишь?
— Только по четвергам.
— За кем там записан четверг? За тем, кто единственный из всех проводит ночь на Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Фернан Курсель, — пояснил Флорантен. — Они познакомились задолго до меня. Уже десять лет назад он навещал ее и водил развлекаться. Теперь он не может уделять ей столько времени, как раньше, но у него есть оправдание, чтобы в четверг оставаться в Париже на ночь.
Мегрэ повсюду заглядывал, открывал ящики столов, облезлых старых шкафов, утративших всякий вид. При этом он не мог бы объяснить, что именно он ищет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39