В конце концов они почти обязательно подцепят какого-нибудь богатого лопуха, и тогда некоторое время хорошо одеваются, ездят в автомобилях и посещают лучшие рестораны.
Когда деньги подходят к концу, они вновь влачат жалкое существование, пока не подвернется что-нибудь новое, и только один из десяти предстает перед уголовным судом или попадает в тюрьму.
Флорантен прошляпил все возможности и вот теперь так глупо упустил последнюю.
— Ну что, дальше ты будешь говорить сам или мне продолжать?
— Лучше ты.
— Посетитель требует тебя. Он знает, что ты в квартире, так как расспросил привратницу. Он не вооружен.
Он не особенно ревнив и не покушается на чью-либо жизнь.
Однако он необычайно возбужден. Жозе, страшась за тебя, говорит, что тебя нет, что ей неизвестно, где ты.
Он проходит столовую. Ты устремляешься в ванную, оттуда к стенному шкафу.
— Я не успел.
— Хорошо. Он приводит тебя в спальню.
— Во всю глотку вопя, что я ничтожество, — горько добавляет Флорантен. — И это при ней.
— Она не в курсе шантажа. Ничего не понимает. Ты просишь ее молчать. И несмотря ни на что, цепляешься за свои пятьдесят тысяч франков, которые рассматриваешь как твой последний шанс.
— Не знаю… Все потеряли голову. Жозе умоляла нас успокоиться. Тот был взбешен. В какой-то момент, поскольку я отказывался вернуть ему письма, он выхватил из ящика револьвер. Жозе закричала. Я испугался за себя и…
— И спрятался за нее?
— Клянусь, Мегрэ, пуля попала в нее случайно. Было видно, что у него нет навыка в обращении с оружием. Он размахивал руками. Я как раз собирался отдать ему его чертовы письма, когда грянул выстрел. Он удивился. Издал какой-то странный звук горлом и бросился в гостиную.
— С револьвером в руках?
— Думаю, да, потому как я его не нашел. Когда я склонился над Жозе, она была мертва.
— Почему ты не вызвал полицию?
— Не знаю.
— А я знаю. Ты подумал о сорока восьми тысячах, хранящихся в коробке из-под печенья, завернул коробку в газету, не подумав, что это утренний выпуск. Уходя из квартиры, ты вспомнил о письмах и сунул их в карман. Ты собирался разбогатеть. Отныне у тебя было кого шантажировать, и не из-за любовной связи, а из-за убийства.
— Почему ты так решил?
— А потому, что ты стер отпечатки пальцев с мебели и дверных ручек. Если бы были найдены только твои отпечатки, это не имело бы значения, ты ведь не мог отрицать, что бывал в квартире. Таким образом ты покрывал другого: в тюрьме он бы гроша ломаного не стоил.
Мегрэ грузно опустился на стул и набил новую трубку.
— Ты отправился к себе и положил коробку из-под печенья на гардероб. Но в тот момент не подумал о письмах, лежавших у тебя в кармане. Ты вспомнил обо мне и решил, что старый товарищ не станет тебя бить. Ты ведь всегда боялся, что тебя изобьют. Помнишь? Был у нас один коротышка, если не ошибаюсь, Бамбуа, который наводил на тебя страх только тем, что грозился ущипнуть тебя.
— Какой ты жестокий…
— А ты? Если бы ты не вел себя как последний подонок, Жозе не умерла бы.
— Я всю жизнь буду мучиться.
— Ее этим не воскресишь. А твои угрызения совести — не мое дело. Ты решил разыграть со мной небольшую комедию, но я с первых слов догадался: тут что-то не так. Все мне казалось враньем, искажением истины, но не удавалось нащупать нить, ведущую к ней. Больше всего мне не давала покоя привратница. Она гораздо сильнее тебя.
— Она никогда не могла меня понять.
— Ты же не мог понять ее. Храня в тайне имя посетителя, она не только получала две тысячи двести франков, но и гробила тебя. Что до твоего прыжка в Сену, тут ты совершил глупость, именно это навело меня на мысль о письмах. Было ясно: топиться ты не собирался. Хороший пловец не топится, бросаясь в Сену с Нового моста в нескольких метрах от баржи в то время суток, когда тротуары черны от народа.
Ты вспомнил, что у тебя в карманах письма. Один из моих инспекторов был у тебя на пятках. Тебя могли обыскать в любую минуту.
— Вот бы не поверил, что ты догадаешься.
— Я тридцать пять лет занимаюсь своим делом, — пробурчал Мегрэ, встал и прошел в кабинет инспекторов, чтобы переговорить с Люка.
— Ни в коем случае не реагируй, — наставил он его напоследок.
Вернувшись, он увидел, что Флорантен потерял последнее — самообладание. Остались лишь долговязое тело, осунувшееся лицо, бегающие глаза.
— Если я правильно понял, меня будут судить за шантаж?
— Это зависит от…
— От кого?
— От следователя. В чем-то и от меня. Не забывай: ты стер отпечатки пальцев, чтобы мы не нашли убийцу. Это могло тебе стоить обвинения в сообщничестве.
— Ты этого не сделаешь?
— Буду говорить об этом со следователем.
— Год тюрьмы, даже два я еще выдержал бы, но не годы, тогда меня вынесут ногами вперед. Уже теперь, случается, сердце пошаливает.
Он наверняка собирался попроситься в лазарет при Сайте. В Мулене он их смешил. Когда занятия становились очень уж занудными, они поворачивались к нему, поощряя его к шутовству.
Его ведь поощряли. Зная, что ему только того и надо.
Он изобретал новые гримасы, откалывал новые номера.
Клоун… Однажды на Ньевре он сделал вид, что тонет, его искали с четверть часа, пока не нашли в камышах, куда он доплыл под водой.
— Чего мы ждем? — спросил он, вновь забеспокоившись.
С одной стороны, он был рад, что все кончилось, с другой — боялся, что Мегрэ изменит тактику.
В дверь постучали. Вошел Жозеф и положил перед Мегрэ визитку.
— Пригласите его. И попросите инспектора Жанвье привести находящееся с ним лицо.
Ох и дорого бы дал сейчас Мегрэ за стакан свежего пива или даже добрый глоток коньяку!
— Мой адвокат, господин Бурдон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39