Он быстро прошел через маленькую переднюю и очутился в гостиной с тремя окнами, выходившими на Елисейские поля. Около одного из окон сидела за шитьем пожилая женщина, одетая в белый халат, как больничная сиделка. Это была бонна Гертруда Бормс, которая в очках казалась еще суровее, чем обычно.
Но Мегрэ интересовала совсем не она. Он внимательно смотрел на ее питомца, мальчугана лет шести в штанишках для гольфа и в свитере, обтягивавшем его худенькую грудь. Мальчик сидел на ковре среди раскиданных вокруг игрушек, в числе которых были большой заводной пароход и автомобили, в точности имитирующие лимузины различных марок. В минуту вторжения Мегрэ маленький американец держал на коленях книжку с картинками и с интересом перелистывал ее; рассеянно взглянув на посетителя, он снова склонил голову над страницей.
Описывая эту сцену своей жене, Мегрэ передавал ее приблизительно так:
— Она сказала: «Ю уи ю уи уэл» или что-то вроде этого. А я, чтобы выиграть время, быстрр проговорил: «Надеюсь, я действительно нахожусь в номере, занимаемом мистером Освальдом Джоном Кларком?..» Она опять забормотала: «Ю уи уи ю уи уи уэл» или что-то похожее. А я тем временем рассматривал мальчишку. Голова у него очень большая для шестилетнего ребенка, а волосы, как мне и говорили, рыжие, ну просто огненно-рыжие. Глаза такие же, как у Проспера Донжа, фиалкового цвета или же цвета летней сумеречной синевы. Худенькая, цыплячья шейка. Он что-то сказал по-английски своей бонне, глядя при этом на меня, а мне опять послышалось: «Ю уи ю уи уи уэл…» Очевидно, они оба недоумевали, зачем я к ним явился и почему торчу как пень посреди их гостиной. А я и сам хорошенько не знал, зачем пришел. В большой китайской вазе благоухали цветы, стоившие, вероятно, не одну сотню франков… В конце концов бонна встала. Положив свое рукоделие на кресло, она сняла телефонную трубку и что-то проговорила в нее. «Ты, малыш, не понимаешь по-французски?» — спросил я мальчика. Он молчал и не сводил с меня недоверчивого взгляда. Через минуту в номер вошел служащий отеля в узеньком пиджачке. Бонна что-то спросила его. Тогда он обратился ко мне: «Она спрашивает, что вам угодно». — «Мне нужно повидать мистера Кларка…» — «Его нет в номере… Она говорит, что, вероятно, он внизу…» — «Благодарю вас…»
Ну, вот и все. Мегрэ хотелось посмотреть на Тедди Кларка, и он увидел его. Затем он спустился по лестнице, думая о Проспере, запертом в одиночную камеру тюрьмы Сантэ. Машинально, не отдавая себе в том отчета, он из холла спустился в дансинг и, так как его кружку еще не убрали со столика, сел на свое место.
Мегрэ устал и был сейчас в хорошо знакомом ему состоянии, походившем на дремоту, сквозь которую он замечал, однако, все, что происходит вокруг, но как-то туманно, отвлеченно, словно картину вне времени и пространства.
Он увидел, что к Эллен Дерромен подошел рассыльный и что-то коротко сказал ей. Она встала и направилась к телефонной кабинке, где пробыла очень недолго.
Выйдя из кабинки, она отыскала взглядом Мегрэ, потом вернулась к Кларку и вполголоса что-то сообщила ему, по-прежнему глядя на комиссара.
В эту минуту Мегрэ ясно почувствовал, что сейчас случится неприятное происшествие, и понимал, что лучше всего уйти отсюда, и все-таки остался.
Если б его спросили, почему он остался, ему трудно было бы это объяснить. Сознание профессионального долга не обязывало его остаться. Какая же необходимость засиживаться в этом дансинге, где он совсем не на месте! Право, он и сам себе не мог бы это объяснить. Разве следователь, даже не посоветовавшись с ним, с Мегрэ, не арестовал Проспера Донжа? Разве он к тому же не запретил ему, Мегрэ, допрашивать американца?
Ведь это явно означало: — «Он человек не вашего круга… Вы не сможете его понять… Предоставьте это мне…»
И Мегрэ, который был и остался плебеем до мозга костей, чувствовал враждебность ко всему окружавшему его здесь.
Ну, была не была! Он остался. Он видел, что Кларк, в свою очередь, ищет его глазами, хмурит брови, потом что-то говорит своей спутнице (вероятно, просит ее посидеть пока одной за столиком) и встает с места. Только что начался новый танец. Вместо голубого по залу теперь разливался розовый свет. Лавируя между танцующими парами, американец пробрался к Мегрэ и встал перед ним в вызывающей позе.
Для Мегрэ, не понимавшего по-английски ни слова, речь мистера Кларка тоже свелась к немногим звукам:
— Уэл ю уэл уи уи уэл…
Но на этот раз тон был агрессивный, и видно было, что Кларк с трудом сдерживает гнев.
— Что вы говорите?
Американец разозлился еще больше.
Вечером жена сказала Мегрэ, покачивая головой:
— Признайся, что ты сделал это нарочно! Знаю я тебя, притворщик. Ты и ангела из себя выведешь…
Мегрэ не признался в злонамеренности, но глаза у него весело блестели. Да что такого он, в общем, сделал? Стоял перед янки, засунув руки в карманы пиджака, и в упор смотрел на своего собеседника, словно находил это зрелище забавным.
Ну разве скандал произошел по его вине? Он стоял и думал о Донже, о человеке, который сейчас сидит в тюрьме, а не танцует с очаровательной мисс Эллен. Она, должно быть, почувствовала, что назревает драматический инцидент, и двинулась к ним. Но прежде, чем она подошла, разъяренный мистер Кларк нанес Мегрэ удар в подбородок, выбросив кулак коротким, почти машинальным движением, как это делается в американских фильмах.
Две дамы, угощавшиеся чаем с пирожными за соседним столиком, вскочили с криком. Танцоры остановились.
Кларк же имел торжествующий вид. Он полагал, что теперь положение стало ясным и никаких комментариев не требует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41