Ее тонкая шея выделялась на черном фоне одежды. Консул собирался пройти мимо нее в спальню. Соня как будто немного успокоилась и, казалось, сейчас направится к выходу. Оба они уже сдвинулись было с места, как вдруг Адиль бей сделал неожиданно быстрый рывок и оба они застыли в изумлении. Адиль бей смотрел на Сонину сумочку, которую только что вырвал у нее, и теперь держал в своих руках. И Соня на нее смотрела. И ждала. Не спуская глаз с сумочки, он видел, как билась, трепетала ее грудь под тканью платья. Это напомнило ему фазана, в которого он когда-то, в Албании, запустил камнем, и тот бился в его руках: бешеное тиканье часов под перьями.Он неуклюже открыл сумочку.На потертой подкладке лежали плохая авторучка, носовой платочек, пуховка для пудры, два ключа, несколько бумажных рублей.Соня стояла возле стула, и когда Адиль бей стал перебирать эти предметы, опустилась на него таким незаметным движением, будто скользнула. Теперь он рассматривал свою оказавшуюся там фотографию, которую совсем не помнил. Это было в Вене, возле теннисного клуба. В костюме из легкой серой шерсти, он стоял, опершись локтем о кузов маленькой спортивной машины, за рулем которой сидела дочь одного из служащих министерства иностранных дел. Обоим было весело, и оба, слегка улыбаясь, смотрели в объектив. На клумбу с тюльпанами падала тень брата девушки, державшего камеру. Все было так выразительно, что по этой тени, по этим улыбкам можно было сразу угадать слова:— Не шевелитесь! Потом щелчок, смех, отъезд машины, партия в теннис на красном песке корта.Соня ждала. И Адиль бей, не говоря ни слова, положил фотографию на письменный стол, а затем вынул из сумочки маленькую стеклянную трубочку и положил ее рядом со снимком.Затем машинально закрыл сумочку и протянул ее девушке. Шумно дыша глубокими вдохами, он два раза подходил к окну, а потом наконец встал перед Соней, все еще сидевшей на стуле.— Итак?Она следила за ним взглядом, зрачки ее сузились, лицо побелело, черты заострились. Адиль бей не надеялся на ответ и совсем не знал, что делать. Он взял трубочку со стола. Ему не надо было даже нюхать ее, он знал, что это такое. Соня даже не пошевелилась. Не заплакала. Она просто сидела, покорная, а может быть, равнодушная.Надо было что-то сделать. Он бессознательно огляделся, как бы ища, что придумать, и наконец швырнул на пол чернильницу.— Сколько времени мне еще осталось жить? — с трудом выдавил он наконец.Он смотрел на Соню скорей с отчаянием, нежели с ненавистью, смотрел как больной или тяжелораненый.— Отвечайте!Девушка не сводила взгляда с Адиль бея и оставалась неподвижной.— Признайтесь, это вы отравили моего предшественника! Я бы умер, как он, в один из ближайших дней.Он тяжело дышал, сжимал кулаки, взбешенный ее невозмутимостью.— Говорите же, наконец, скажите что-нибудь, все равно что! Слышите! Я приказываю вам говорить!Он собирался встряхнуть ее, а может быть, побить. Дверь открылась. Уборщица прошла через кабинет по дороге на кухню.— Велите ей уйти. Я не хочу видеть ее здесь сегодня. И Соня заговорила. Повернулась к уборщице и повторила ей по-русски его распоряжение своим обычным голосом.Они подождали, пока та уйдет. Соня опять застыла в неподвижности. Адиль бей смотрел, как вода струится по стеклам, и чувствовал себя совершенно обессиленным.— Соня…Она повернулась к нему. Губы ее не дрогнули. Она только смотрела на него, будто видела его в ином измерении.— Вы так меня ненавидите?Он произнес эти слова помимо воли, и они чуть было не вызвали у него слезы, поэтому он отвернулся и стал медленно подталкивать гору папок к краю стола, пока бумаги не вывалились на пол и разлетелись по всей комнате.— Слушайте, Соня! Нам надо что-то решить…Он внезапно повернулся, подозрительно взглянул на нее — ему показалось, что она вздрогнула. Да нет! Даже не пошевелилась.— Я мог бы передать вас в руки милиции…Адиль бей замолчал. Подошел к окну. В доме напротив увидел Колина — тот только что пришел домой и точил карандаш. Какой-то старик на костылях тащился по улице, так медленно, что нельзя было представить себе, будто он когда-нибудь дойдет.А что он скажет, милиции-то? Что его хотели отравить?Он отошел от окна, и настроение его изменилось. Стоя перед Соней, положив ей руку на плечо, чувствуя, как сильно его волнует это прикосновение, он печально смотрел ей в глаза.— Что же вы наделали. Соня, милая? Не верьте только тому, что я сейчас сказал. Вы ведь знаете, я не могу донести на вас. Но вы должны сказать, должны объяснить, как вы…Она так сжала губы, что они побелели. На миг даже показалось, что она просто сдерживает улыбку или вот-вот засмеется.— Не хотите говорить? Так и будете молчать?Он убрал руку. Голос его стал громче:— Разумеется! Да что вы можете сказать-то! Подумать только, что вы приходили ко мне по вечерам, я обнимал вас, называл дорогой моей Сонечкой… Ведь я любил вас, теперь-то я могу это сказать. Не в объятиях было для меня главное. Остальное ведь ускользало от меня, и я тщетно задавался вопросом: почему? А в это время вы, неделю за неделей, готовили мне смерть…Слова душили его, нужна была какая-то разрядка, и поэтому он изо всех сил ударил кулаком в стену.— Вот чем вы были заняты, пока вся моя жизнь вращалась только вокруг вас!Он никогда не чувствовал этого с такой остротой, как сейчас, никогда раньше не отдавал себе в этом отчета. Однако это ведь было правдой, только сейчас он по-настоящему это понял.Что он, собственно говоря, делал с самого приезда в Россию, как не кружил вокруг Сони, пытаясь понять, сблизиться с ней, подчас ненавидя, подчас желая хорошенько проучить ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36