— Разве это не естественно?— А если бы у нее был ребенок?— Она бы имела право на три месяца оплаченного отпуска, а потом три раза по получасу на кормление.— А если бы у вас был ребенок?Он ожидал, что она вздрогнет, но этого не случилось.— Было бы совершенно то же самое.— Даже если вы не замужем?— Конечно.Зачем он обо всем этом спрашивал? Почему ему хотелось говорить об этом? Адиль бей ответить бы не мог. Он подошел к окну и подозвал Соню:— Посмотрите.Он указал ей на людей, выстроившихся в очередь перед кооперативом на той стороне улицы, залитой солнцем. Только что выгрузили ящики с печеньем, и из щелей высыпались едва заметные крошки. Пять-шесть женщин ползали по мостовой, подбирая их.— Ну и что? — спросила Соня.— И вы посмеете утверждать, что эти люди не умирают с голоду?— Нет, не умирают, раз они живы. А у вас что, нет бедняков? И разве нет миллионов безработных в Америке, в Германии, в других странах?Он снова увидел ее, как вчера, у окна клуба с молодым парнем, рабочих, слушавших лекцию, услышал, как играет саксофон, пока в одиночестве брел по улице.— Что вы можете купить на свой заработок, на эти четыреста рублей?— Что вы имеете в виду? Покупаю все, что мне нужно.— Вы это уже говорили. Но я-то теперь знаю цены. Пара туфель, таких, как ваши, стоит триста пятьдесят рублей. Ваше платье стоит по крайней мере триста. Кусок мяса…— Я не ем мяса.— И ваш брат тоже не ест?— Ест, когда обедает в кооперативной столовой.— А сколько он зарабатывает?— Тоже четыреста рублей. Члены партии отказываются получать больше.Он взволновался, вдруг услышав, как дрогнул ее голос, когда она сказала:— Мы вовсе не чувствуем себя несчастными.— А если бы вам пришлось стоять в очереди, как этим людям?— Я бы стояла.Он искал, что еще сказать. И вдруг задал вопрос, от которого у самого слегка закружилась голова:— Сознайтесь, вы состоите в ГПУ?— Я состою в партии.Консул не предвидел этого нелепого разговора. Он просто хотел сбить с Сониного лица постоянную невозмутимость.— Сколько вам лет?— Двадцать, вы это знаете.— Почему вы пошли с этим человеком?— А почему мне было не пойти с ним?— Вы его любите?— А разве вы любите госпожу?..Она не назвала имени, но поглядела в сторону спальни.— Это совсем другое дело.Адиль бей почувствовал, что смешон, противен, и страдал от этого. Стоя подле Сони, он вдруг чуть было не схватил ее в объятия, не прижал к себе.Но не посмел. Это было невозможно, и он с ненавистью посмотрел на закрытые» окна дома напротив, на кипящую от зноя улицу, на тусклый кусочек неба за окном, на свой пустой, вымерший кабинет.Затем, сменив тон, он спросил:— Вы не надеетесь найти мне прислугу?— Все ищу.— Вы же знаете, что не найдете.— Это очень трудно.— Потому что я иностранец, верно? А русский человек окажется на плохом счету, если станет работать у иностранцев? Его даже могут заподозрить и вызвать в ГПУ.Она улыбнулась.— Посмейте сказать, что это не правда. Все это было совсем не то, что он хотел сказать. Адиль бей готов был заплакать.— Послушайте, Соня…— Слушаю.Неужели она не может ему помочь? Для этого ведь не нужны слова. Может быть, она сейчас уселась на свое место за письменным столом, чтобы избежать опасности?— Вы меня ненавидите?— Нет, — сказала она. — С чего бы мне вас ненавидеть?— Что вы обо мне думаете?— Думаю, что вам лучше было бы вернуться к себе на родину.Он задыхался.— Вы хотите сказать, что я неспособен жить здесь, что на меня плохо влияют все эти ваши организации и тайны, которые они создают вокруг меня? Вы это думаете, я знаю! Но я и в других местах побывал, поверьте. Вы когда-нибудь слыхали о Дарданеллах? Я там провел три года в едва отрытых траншеях, где мы подчас ступали по мертвецам! И там слуг тоже не было, не было даже сгущенки…Соня с любопытством смотрела на него, сохраняя невозмутимость.— У меня и сейчас сидит пуля в основании черепа, и ее никогда не смогут извлечь, — продолжал Адиль бей. — А знаете, как я присоединился к Мустафе Кемалю в Малой Азии, во время революции? Мы втроем уселись в шестиметровый каик и несколько недель болтались в Черном море. В разгар зимы!Ему необходимо было все это рассказать ей.Соня молчала.Он стал к окну, чтобы перевести дыхание и успокоить кровь. Когда он обернулся. Соня разбирала сделанные утром записи.— Соня!— Да?— Мне было грустно этой ночью.— Почему?— Потому что ваша кровать была пуста. Я не понял…— Чего вы не поняли?— Я не понял, почему вы ушли с тем человеком. Сколько их было, тех, с кем вы уходили?— Не знаю.— Но с каких пор?..— Примерно года два.Он видел ее профиль. В голову лезла всякая всячина: ее четырехсотрублевый заработок, обед из черного хлеба и чая, железная кроватка в комнате брата и золовки, вода, за которой она тоже ходила утром в коридор…Однако платье на ней было хорошего покроя, а лицо спокойным и решительным. Небо обесцветилось. Знойная испарина накрыла город, густой воздух заполнил легкие.— Что с вами, Адиль бей?Он сорвал пристежной воротничок и галстук и с нелепым видом встал посреди кабинета.— Вам лучше сесть.Этого-то он как раз и не хотел, оттого что еще не отказался от мысли схватить ее в объятия. Он то подходил к ней, на что-то решаясь, то отходил.Зазвонил телефон. Соня взяла трубку, потом спокойно протянула ее Адиль бею.— Нет.., нет… — проворчал он в трубку. — Это невозможно… Я нездоров… Нет, никого не могу видеть… Я вам сказал — нет. Хочу забиться в угол, как больной пес… До свидания…Это была Неджла.— Вы действительно чувствуете себя больным? — спокойно спросила Соня.— Не знаю я ничего.Ему было жарко, побаливал живот.— Знаете, что вам следует сделать? Пойти на пляж и выкупаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36