Когда она вернулась, глаза у него были по-прежнему сухи, лицо неподвижно, но веки у покойницы закрыты.
— В шкафу на площадке вы найдете нижнюю рубашку с кружевами, которую она надевала на крестины.
Имелись в виду крестины Эмилии. Терлинк не забывал ни одной детали.
— Она на верхней полке, в папиросной бумаге.
И заметив, что волосы Тересы словно поредели еще больше после ее смерти, он добавил:
— Там есть и чепец. Только не знаю, куда она его засунула.
Она снял белый галстук и пристежной воротничок, сменил лакированные ботинки на шлепанцы. Вернувшись, машинально раскурил сигару, но на пороге заколебался и потушил ее.
— Вы не можете делать это сами, Йорис.
— Почему?
— Если не хотите посторонних, оставьте на минуту нас с Марией. Уйдите к себе в кабинет. Я вас позову.
Терлинк даже не пожал плечами. Он сам обнажил исхудавшее тело жены и распорядился:
— Велите принести горячей воды.
Марта повиновалась. Она шмыгала по дому, силясь не шуметь и вздрагивая, если дверь случайно ударяла о притолоку. Только Терлинк говорил нормальным голосом и ходил не на цыпочках.
— Мария вернулась?
— Да. Обойщик внизу. Он говорит…
Терлинк не пожелал знать, что говорит обойщик.
— Я сам с ним условлюсь.
Обойщик был еще в черном костюме, который надел на заседание совета.
Он не знал, как держаться. Заранее подготовил подобающие слова:
— Прошу верить, господин Терлинк, что несмотря на…
— Прежде всего ступайте и поживее переоденьтесь, господин Стевенс.
Потом возвращайтесь со своим помощником и немедленно переоборудуйте эту комнату: в ней мы поставим гроб.
— Устроит ли вас, если завтра с самого утра…
— Я сказал — немедленно, господин Стевенс. Завтра утром только обобьете черным входную дверь.
Когда обойщик ушел, Терлинк распахнул двери кабинета и столовой, и стало слышно, как он в одиночку перетаскивает мебель.
Много позже он вошел в кухню. Пиджака на нем не было, и на лбу у него блестели капли пота.
— Мария, вы подумали об обеде для Эмилии?
Ему показалось, что Марию прямо-таки подбросило от ужаса, но он отложил на потом выяснение вопроса — почему.
— Нет, баас, но в ящичке за окном кое-что осталось. Можно будет…
— Который час?
— Семь.
— Бегите к ван Мелле. Там еще открыто. Возьмите котлету из вырезки…
На лестнице от столкнулся со свояченицей. Все прошло так же, как с Марией, разве что Марту подбросило не так сильно.
— Что вы собираетесь делать?
— Спустить вниз кровать.
— Вы полагаете, что обязательно должны это делать в одиночку?
Она помогла ему. Это была кровать из большой спальни, та, на которой всегда спала Тереса. Стойки перетащил Терлинк. Матрас он перенес вместе с Мартой.
— Вы знаете, где лежат простыни?
Вернулась Мария, и Терлинк, дождавшись, пока она при нем зажарит котлету, отнес, как обычно, еду Эмилии, которая совершенно одурела от шума, поднявшегося в доме. Она так перепугалась, что долго не подпускала к себе отца. Он поставил поднос на ночной столик и, пятясь, вышел, чтобы не напугать ее еще больше.
— Кто обеспечивает свечи? — спросил он Стевенса, только что появившегося в сопровождении угловатого парня.
— Обычно сам клиент.
— Мария, сбегайте к причетнику Святой Валбюрги. Возьмите у него свечей…
Мария еще не успела даже присесть.
— Сдается, я живу в сумасшедшем доме! — всхлипнула она, выскочив в коридор. — Посылать за свечами в такой час!
И она вернулась, чтобы с плачем осведомиться:
— Брать желтые или белые?
— Йорис! — с упреком проронила Марта.
— Предпочитаете, чтобы это сделали чужие?
Она боялась поднять на зятя глаза. Он сам обмыл покойницу, подняв тело, направился с ним к двери и пошел по лестнице, стараясь не задеть ношей о стены.
Он подумал обо всем.
— Принесите гребенку.
Непокорные волосы Тересы выбились из-под чепца, так что казалось, будто они свисают.
— Йорис!
Можно было подумать, что Марта боится зятя, его спокойствия, его хладнокровия. Он не забывал даже такие мелочи, о которых не вспомнил никто.
— У нес есть еще один оловянный канделябр, он должен быть в корзине на лестничной площадке… Мария, сходите поищите.
Что касается букса, то по веточке его стояло в изголовье каждой постели в доме. Терлинк же выбрал оловянную чашу для святой воды.
— Вам надо бы перекусить, Йорис. Да, пожалуй, и рюмочка спиртного не помешает.
Он ответил лишь вопросительным взглядом: зачем?
Понадобились еще столик и поднос для визитных карточек. Время от времени, делая что-нибудь, Терлинк внезапно останавливался и прислушивался.
По площади кто-то шел, направляясь в «Старую каланчу» и на мгновение замедляя шаг перед домом.
— Завтра вы. Марта, сходите в газету и дадите траурное извещение.
В дверях возникла Мария:
— Если никто не будет есть, я уберу со стола.
— Через минуту мы сядем за стол, — обещал Терлинк. — Что сегодня на обед?
Не забыл ли он чего-нибудь? Да, четки. Терлинк сходил за ними в спальню, вложил их в восковые пальцы покойницы.
— Завтра утром надо послать машину за моей матерью. Только бы она не ушла на рынок… Идемте, Марта. Теперь мы можем поесть.
Он вошел в столовую, загроможденную мебелью из кабинета, тщательно притворил дверь, развернул салфетку.
И так как Марта, не в силах больше сдерживаться, разразилась наконец рыданиями, Терлинк с упреком посмотрел на нее:
— И что там Мария возится? По-моему, все уже целый час готово, а она…
Он поднялся, вошел в кухню, увидел, как закрылась дверь кладовки, и распахнул ее.
— Послушайте, баас… — вскрикнула служанка.
Терлинк остановился. В полутьме комнаты, освещенной только отблесками из кухни, он узнал Альберта, стоявшего в жалкой и в то же время враждебной позе, Альберта в штатском, с глазами, лихорадочными, как у Жефа Клааса в тот вечер, когда…
— Я сказала, баас, что он не прав, что лучше бы он…
Его это больше не интересовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54