Как бы грохнула публика со смеху, напечатай газеты фотографию пресловутого Пикпюса!
Прямо над игральным автоматом висел огромный рекламный календарь из тех, что иные коммерсанты поныне раздают своим клиентам.
Полная гарантия невредимости имущества при переезде. Обращайтесь…
Примитивная хромолитография изображала простонародного геркулеса в полосатом свитере, с лохматой ярко-рыжей бородой, румяной физиономией и олимпийскими мышцами. Подмигивая будущим клиентам, колосс жонглировал зеркальным шкафом.


Обращайтесь в «Пикпюс»

Это слово, набранное аршинными буквами, прямо-таки било в глаза. Ниже, более мелким шрифтом, следовало:


Транспортное агентство Париж, улица Пикпюс, 101

Итак, человека по имени Пикпюс не существует. Это всего-навсего гротескный образ, рекламная формула. Однажды кто-то сел за столик и написал письмо. Потом заколебался – как подписать? Он посмотрел вокруг, и взгляд его упал на календарь. Пикпюс!
Не раздумывая больше, да еще, наверно, дурашливо улыбаясь, человек – не обязательно мужчина – поставил подпись: «Пикпюс».
Остается узнать, кто, сидя за этим столиком на молескиновой банкетке, воспользовался жидкими фиолетовыми чернилами и скверным пером, которые кафе «Спорт» предоставляет своим клиентам.
Одно ясно – человек не ошибся. Он знал!
– Сколько с меня?
Мегрэ подмывало унести с собой календарь для своего музея, но он решил зайти за ним позже, когда завершит расследование.
А почему бы теперь же, пока он в двух шагах от бульвара Бонн-Нувель, не заглянуть к Пру и Друэну? В прошлый раз он так и не повидал хозяев.
В здании располагалось много учреждений. Лестница была пыльная. На всех окнах третьего этажа, до половины остекленных зелеными витражами, красовались фамилии обоих совладельцев конторы.
– Господина Пру, пожалуйста.
– Вы по личному делу?
– Да, по личному.
– Господин Пру уже три года как скончался.
Раздосадованный Мегрэ потребовал у рассыльного, парня с самодовольной улыбкой, провести его к г-ну Друэну. Еще через минуту его принял мужчина лет пятидесяти с недоверчивым взглядом.
– Садитесь, господин комиссар. Я нашел у себя на столе вашу визитную карточку и должен сознаться…
– Понимаю, господин Друэн. Но поскольку служебная необходимость обязывает меня задать вам несколько вопросов…
– Если эти вопросы относятся к кому-то из моих клиентов, вынужден предупредить, что мы гарантируем им полную секретность, более того, считаем себя связанными профессиональной тайной…
– Скажите, господин Друэн, полагаете ли вы, что Жозеф Маскувен – честный служащий?
– Будь это не так, я не держал бы его.
– Он занимал у вас крупный пост?
Г-н Друэн встает и приоткрывает дверь, проверяя, не могут ли их услышать.
– Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и необъяснимость поступка этого бедного парня, могу откровенно сказать, что держал его скорее из жалости.
– Он вас не устраивал?
– Постарайтесь меня понять. Если говорить о добросовестности, его не в чем упрекнуть. Напротив! Он всегда приходил первым, уходил последним. Никогда не позволял себе ни прятать под бумагами газету или книгу, ни выскочить покурить в туалет. Никогда не ссылался на семейные неприятности, чтобы выпросить свободный день, – ни мертвых бабушек, ни больных теток! Я сказал бы, он чрезмерно добросовестен.
– Что вы имеете в виду?
– Что он маниакально добросовестен.
Это, вероятно, у него с детства: мне ведь известно, что он приютский. Ему всегда мерещилось, что за ним следят, что им недовольны, что его в чем-то даже подозревают. Он был из-за этого настолько уязвим, что у меня просто не хватало духу сделать ему малейшее замечание. Сослуживцы его не любили. Он жил, забившись в свой угол, с работой справлялся, но отношений ни с кем не поддерживал.
– Скажите, господин Друэн, вы не замечали за ним недостачи в кассе?
– Недостачи? По кассе? – взорвался делец. – Но это же исключено, господин комиссар! У нас это просто невозможно. Ни для кого – даже для старейшего из служащих, даже для моего управляющего. Мы не лавочка с ящиком для выручки, куда можно тайком запустить руку. Смею заверить, что деньги, наличные деньги, через фирму практически не проходят. Мы продаем дома, замки, виллы, земельные участки. Операции наши выражаются в сотнях тысяч, чаще – в миллионах франков. Излишне пояснять, что такого рода сделки оплачиваются чеками и обычно совершаются у нотариуса. Что касается домов, переданных нам на управление, то и здесь порядок остается, в общем, таким же, а если квартирная плата вносится наличными, деньги получает наш инкассатор, который…
– Таким образом, вы утверждаете, что ваш служащий решительно не мог украсть у вас тысячу франков?
– Решительно и категорически – не мог. Кроме того, как я уже говорил, характер Маскувена… Нет, господин комиссар, вы пошли по ложному следу. Сожалею, но… – Друэн встает, давая понять, что его ждут важные клиенты.
– Еще один небольшой вопрос, не затрагивающий, надеюсь, профессиональных тайн. Господин Блез – крупный клиент вашей фирмы?
Друэн колеблется, но, чтобы отделаться от комиссара, все-таки предпочитает ответить.
– Нет, не крупный. Правда, его банковская ситуация превосходна. Эти сведения вы можете почерпнуть в любом финансовом агентстве. Однако для нас он отнюдь не крупный клиент. Скорее докучный, хоть я и не имею в виду ничего дурного. Такие – распространенное явление. Особенно среди рантье, которым нечего делать, а время как-то убивать надо. Он заходит, интересуется операциями, осматривает продаваемые дома и участки, вникает в цены, словно серьезный покупатель, но обычно ни на что не решается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34