— Отец, Дантирия Самбайл — опасный и злобный сплетник.
— Согласен с тобой. Но он еще и весьма проницательный человек. Ты на самом деле заклятый враг Престимиона?
— Отец, даже будь это так на самом деле, неужели я признался бы? Но — нет. Нет. Я сказал тебе о Престимионе почти все, что думаю о нем, А если совсем откровенно, то я считаю его расчетливым политиком, умеющим использовать других людей в своих целях, хитрым приспособленцем, способным с равным успехом отстаивать противоположные позиции; человеком, вырвавшимся из небытия и теперь занесшим ногу для того, чтобы вступить на вторую ступень в иерархии власти Маджипура. Люди подобного сорта мне не по душе, но это вовсе не означает, что он не заслуживает положения второго человека на Маджипуре. Он лучше многих разбирается в искусстве управления. И уж, конечно, лучше меня. Престимион станет короналем, это ясно, и я, как и все остальные, преклоню перед ним колено. У нас какой-то неприятный разговор, отец. Ты вызвал меня для того, чтобы задать эти вопросы?
— Да.
— А колдовство, которым ты занимался, когда я вошел? Тоже имеет отношение к разговору?
Корональ провел рукой над столом, заваленным магическими атрибутами:
— Я просто попытался определить, сколько еще может прожить понтифекс.
Корсибар улыбнулся.
— Значит, отец, ты теперь на самом деле стал адептом магических искусств?
— Адептом? Нет, на такую высоту я не претендую, Но, как и многие другие, стремлюсь овладеть основами. Я постоянно сверяюсь с реальным развитием событий — только так и не иначе можно выяснить, владею ли я хоть в малейшей степени способностью предсказывать будущее.
— И что? Тебе удалось обнаружить у себя пророческий дар? — Задавая эти вопросы, Корсибар думал о странном, касавшемся его самого предсказании — «Ему предстоит потрясти мир», — которое, как считалось, его отец услышал от волшебников. Но ведь вполне возможно, что корональ сам разобрал тайные письмена и узнал из них о предстоящих важных переменах в судьбе сына, в то время как Корсибар о них даже не подозревал. — Можно ли включить этот расчет в твою самопроверку? — поинтересовался он, довольный тем, что тема разговора наконец сменилась. — Скажи мне, какой получился результат, а потом посмотрим, когда это произойдет на самом деле. Итак, какова же дата смерти несчастного Пранкипина?
— Дату мне определить не удалось — не такой уж я мастер. Возможно, никто не в силах дать совершенно точный ответ. Согласно моим вычислениям, это произойдет в пределах следующих девятнадцати дней. Давай, Корсибар, посчитаем вдвоем.
— Девятнадцать дней или даже меньше. И ожидание наконец закончится, наступит время торжественных церемоний: Престимион станет короналем, а ты — понтифексом. И тогда все мы выберемся из этой мерзкой дыры и вернемся к сладкому воздуху Замковой горы… Все, кроме тебя, отец, — чуть дрогнувшим голосом добавил Корсибар.
— Да, все, кроме меня. Моим домом теперь станет Лабиринт.
— Позволь спросить: как ты относишься к этому?
— У меня было сорок лет, чтобы смириться с такой перспективой, — ответил лорд Конфалюм. — И теперь я спокоен.
— Никогда не выйти вновь к дневному свету, никогда больше не увидеть Замок…
Корональ хмыкнул.
— Но ведь у меня будет возможность время от времени выбираться отсюда.
И Пранкипин так поступал, ты же знаешь. Хотя, наверное, уже и не помнишь — когда он в последний раз появился на поверхности, ты был еще ребенком. Нет, понтифекс не обязан все время находиться под землей.
— Но мне не хватило бы кратковременных визитов к солнцу. Даже тех нескольких недель, которые я провел здесь, для меня больше чем достаточно.
Лорд Конфалюм улыбнулся.
— К счастью, Корсибар, от тебя никогда не потребуют переселиться сюда.
Для того, кто не станет короналем, лучшее утешение состоит в том, что ему не грозит стать понтифексом.
— В таком случае, я должен быть благодарен судьбе.
— Да, должен.
— И ты чувствуешь себя готовым к этой новой жизни, отец?
— Да. Полностью готовым.
— Ты будешь великим понтифексом — потому что был великим короналем.
— Благодарю тебя за эти слова. — Лорд Конфалюм с улыбкой поднялся из-за стола. Однако улыбка была напряженной, вымученной, и прижатая к телу левая рука короналя заметно дрожала. Что-то оставалось недоговоренным, что-то болезненное для короналя, что-то опасное, как взрыв.
Что же такое известно лорду Конфалюму, о чем он не пожелал разговаривать с сыном?
«Вам предстоит потрясти мир…»
Вероятно, невысказанное имело отношение к этим словам. Но вопреки предположениям Санибак-Тастимуна относительно темы беседы короналя с Корсибаром таинственное пророчество упомянуто не было.
Так или иначе, но Корсибар понял, что беседа окончена. Он изобразил перед короналем положенный по этикету знак Горящей Звезды, а потом они обнялись, уже как отец с сыном. Корсибар повернулся, чтобы выйти, и услышал за спиной звуки, свидетельствующие, что отец, не дожидаясь, пока закроется дверь, снова взялся за свои магические инструменты.
4
Септах Мелайн вошел в зал, который обычно называли Палатой Меликанда — неширокое извилистое помещение в имперском секторе Лабиринта, примыкавшее к покоям Престимиона. Апартаменты здесь были предназначены для спутников будущего короналя. Там уже находились герцог Свор и Гиялорис Пилиплокский.
— Ну вот, — заявил с порога Септах Мелайн, — у меня есть хоть какие-то новости. Названы три кандидата на должность распорядителя Игр: Великий адмирал, прокуратор и наш маленький друг Свор. По крайней мере, так мне сообщил один из лакеев понтифекса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31