- Я просто задремал, - пробормотал
он. - Слегка вздремнул перед банкетом - и этот сон. Слит! Этот сон!
Найдите мне Тисану! Мне нужно, чтобы она истолковала его.
- При всем уважении к вам, ваша светлость, на это сейчас нет времени,
- ответил Слит.
- Мы пришли за вами, - вмешался Тунигорн. - Банкет вот-вот начнется.
Согласно протоколу, вы должны сидеть на помосте, когда чиновники
Понтифекса...
- Протокол! Протокол! Этот сон - почти послание, как вы не понимаете!
Зрелище такой катастрофы...
- Коронал не принимает посланий, ваша светлость, - спокойно заметил
Слит. - Банкет начинается через несколько минут, а мы еще должны одеть вас
и проводить. Тисана со своими снадобьями появится потом, если понадобится.
Но сейчас, мой лорд...
- Я должен разобраться с этим сном!
- Понимаю, но времени нет. Собирайтесь, мой лорд.
Слит и Тунигорн безусловно правы. Нравится ему или нет, он должен
немедля отправляться на банкет. Дело тут не столько в уважении к
собравшимся: речь шла о придворной церемонии, где вышестоящий монарх
оказывал честь более молодому, который являлся его названным сыном и
помазанным наследником, и даже если Понтифекс был дряхл и совершенно
невменяем, Коронал не имел никакого права относиться к этому событию
легкомысленно. Он должен идти, а сон подождет. От достоверного,
насыщенного знамениями сна нельзя отмахнуться, - ему потребуется
толкование и, возможно, даже совещание с чародеем Делиамбром. Но потом,
потом, не теперь.
- Собирайтесь, мой лорд, - повторил Слит, протягивая ему горностаевую
мантию - знак его положения.
Гнетущие картины сновидения еще смущали дух Валентина, когда десять
минут спустя он вошел в большой зал Понтифекса. Поскольку Короналу
Маджипура не подобает иметь угрюмый или задумчивый вид при таком событии,
он постарался придать своему лицу самое любезное выражение, какое только
смог, и направился к помосту.
Подобным образом, впрочем, ему пришлось вести себя в течение всей
этой нескончаемой недели официального визита: вынужденная улыбка, деланное
дружелюбие. Из всех городов огромного Маджипура меньше всего Валентин
любил Лабиринт. Тот производил мрачное, гнетущее впечатление, и появлялся
он здесь лишь тогда, когда того требовали неизбежные, связанные с его
положением, обязанности. В той же степени, в какой остро ощущал радости
жизни под теплым солнцем и гигантским небесным сводом, проезжая по
какому-нибудь густому лесу, когда ветер трепал его золотистые кудри, он
чувствовал себя заживо похороненным, когда появлялся в этом безрадостном,
зарывшемся в землю городе. Он ненавидел его мрачные, нисходящие витки,
бесконечность тенистых подземных уровней, вызывающую страх атмосферу
замкнутого пространства.
И наиболее ненавистным для его было осознание неизбежности судьбы,
ожидавшей его здесь, когда придется унаследовать титул Понтифекса,
оставить радости жизни на Замковой Горе и похоронить себя заживо в столь
отвратительной гробнице.
И вот сегодня банкет в большом зале, на самом нижнем уровне унылого
подземного города, - как он страшился этого! Отвратительный зал весь
состоял из резко очерченных углов и слепящих светильников, причудливо
отражающих блики. Напыщенные чиновники из числа придворных Понтифекса в
своих нелепых традиционных масках, скука, а пуще всего - гнетущее чувство,
что весь Лабиринт давит на него колоссальной каменной массой, одно это
вселяло в его сердце страх.
Он подумал, что тот ужасный сон был, вероятно, лишь предвестником
напряжения, которое ему придется испытать ныне вечером. Но, к своему
удивлению, обнаружил, что беспокойство покидает его, он расслабляется - не
то чтобы наслаждается банкетом - нет, едва ли - но, во всяком случае,
находит его менее тягостным.
Помогло и то, что зал заново украсили. Повсюду были развешаны яркие
знамена цветов Коронала - золотой и зеленый; они закрывали и затушевывали
вызывающие смутное беспокойство очертания громадного помещения. Да и
освещение изменилось со времени его последнего визита: теперь в воздухе
парили матово светящиеся шары.
Чувствовалось, что чиновники Понтифекса не пожалели ни средств, ни
усилий, чтобы событие выглядело празднично. Из легендарных подвалов
Понтифекса извлекли поразительный набор изысканнейших вин планеты: золотое
искристое из Пидруида, белое сухое из Амблеморна, а затем - нежное красное
из Ни-мойи, за которым последовало крепкое пурпурное мулдемарское,
заложенное еще во времена Малибора. И к каждому вину, естественно,
подавались соответствующие деликатесы: охлажденные ягоды токки, копченое
мясо морского дракона, калимботы по-нарабальски, жареные ножки билантона.
Развлечения следовали друг за другом нескончаемой вереницей: певцы, мимы,
арфисты, жонглеры. Время от времени кто-нибудь из приспешников Понтифекса
заискивающе посматривал на возвышение, где восседал Лорд Валентин со
своими приближенными, как бы спрашивая: Всего ли достаточно? Довольна ли
ваша светлость?
И всякий раз Валентин отвечал теплой улыбкой, дружеским кивком,
поднятием бокала, давая таким образом понять беспокойным хозяевам, что он
всем доволен.
- Что за трусливые шакалы! - воскликнул Слит. - За шесть столов
чувствуется, как они потеют от страха!
Реплика и стала поводом для глупого и бесцеремонного замечания
Хиссуне о том, что они из кожи вон лезут, чтобы угодить Валентину предвидя
день, когда он станет Понтифексом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22