А реализующие продукцию патентщики сами заинтересованы в строгой конспирации, так как продают якобы лично ими произведенный товар. Вся изюминка — в механизме хищения. А вот тут-то и получается, что флизелин воровать вроде и нет необходимости. Кооператив получал его у Юлеева на складе рулонами, а рулоны предназначались для упаковки деталей в Кульсарах, Надо срочно туда ехать и выяснить, как проходила загрузка «Камаза». Должны же найтись хоть какие-нибудь очевидцы. К нам, в Гурьев, на склад детали сдавались под контролем Юлеева, почти наверняка участвовавшего в хищениях. Уверен, что на них не было никакой оболочки… Таким образом, государство теряло дефицитный материал и оплачивало несделанную работу.
— Складно, — отозвался майор и тронул «Жигули».
— Не только складно задумано, но и реализовано не без выдумки. Чтобы обезопасить тылы, «Сатурн» три месяца назад подал заводу просьбу о выделении в порядке исключения за наличный расчет по кооперативным расценкам двух тысяч метров флизелина. Просьба, разумеется, заботами Юлеева, была удовлетворена. Это шесть тысяч сумок. Большего количества, по документации, в кооперативе никогда не скапливалось… Таким образом, легализация материала обеспечена. А сколько раз эта накладная прикрывала «Сатурн» — ищи-свищи. Тем более, что два участника уже на том свете. Остаются душка Фришман и рубаха-парень, с которым ты имел удовольствие беседовать. Думаю, что Сербаев маленько полиняет, как только протрезвеет и почувствует страх.
— Это все хищения. Но не забывай, что в деле уже две смерти, причем одна — насильственная, с особой жестокостью. Да и с опрокинутой лодкой я пока еще не разобрался. Хотя все свидетели утверждают, что Ачкасов был один.
— Твой следующий ход?
— Съезжу-ка я к вдове Юлеева, — как-то неуверенно сказал майор. — Конечно, время сейчас неподходящее донимать ее расспросами, но на опознании она произвела на меня впечатление не столько убитой горем, сколько… не сразу и слово подберу… Какая-то неестественная оглушенность, заторможенность. А сынок, напротив, вполне бойкий молодой человек.
— Что ж, не берусь судить. Горе каждый встречает по-своему. Подбрось меня в горотдел, займусь пока бумагами. Надо подготовиться к завтрашнему визиту Фришмана. Это ребята такие, что их голой рукой не возьмешь.
— Ты же говорил, что в банк заедешь?
— С самого утра. После двенадцати они работу с клиентами не ведут, а упрашивать не хочу. Они и до двенадцати выполняют операции так, словно делают личное одолжение.
— Могу себе представить, как они разговаривают с остальными, если вот так, походя обижают капитана милиции, — съязвил майор.
— А вот и не можешь, — живо возразил Куфлиев. — Кооператоры к ним и с подарками, и с конвертами, а я с чем — с красной книжечкой?
— Бедненький ты, сиротинушка, и на взятку-то государство тебе ни шиша не выделяет.
— Ладно-ладно. Справка моя — не бог весть какое дело. К утру наверняка подготовят. Я ведь предупредил, что заеду… А ты не забудь про Фришмана… Тормози, спасибо. Я тут уже пешочком. Тут до дома рукой подать.
При слове «дом» Корнеев грустно улыбнулся. Разумеется, он вспомнил не то унылое здание в центре Гурьева, которое имел в виду Куфлиев, а свою двухкомнатную квартирку. Семья жила своей жизнью, а он — своей. Пора бы с этим смириться. Да и что поделаешь, если времени оставалось только на торопливую еду да шесть часов сна. «Погибший Юлеев крутился, и довольно успешно, между двумя производствами. А если еще, как говорят, был и ходок, то домашние проблемы полностью легли на плечи жены».
В памяти всплыл утренний разговор с вдовой. Майор интуитивно чувствовал, что не супружеская неверность заставила окаменеть ее лицо. Нечто иное заморозило все ее существо изнутри, не пропуская наружу подлинной сути постигшей семью трагедии.
Припарковав машину, Корнеев вышел и неожиданно даже для себя помедлил и осторожно огляделся. Надо было торопиться. Найденный в кювете у обочины изуродованный труп не давал ни малейшей отсрочки следователю. Где-то рядом бродили опасные, беспощадные звери, неотличимые от обычных людей. В любой час их тропа может обагриться новой кровью. На него надеются, у него нет права тянуть и мямлить…
И все, же перед дверью, обитой потертым коричневым дерматином, майор в нерешительности простоял несколько минут, потом коротко нажал кнопку звонка. Послышался легкий шумок, дверь открылась.
— Заходите, у нас не заперто, — пригласила маленькая женщина в черном и, не оглядываясь, пошла обратно, словно приглашая следовать за собой по коридору, мимо ветхого шкафа с перекошенной дверцей.
— Это опять я, Тамара Сагаловна, Корнеев. Мы с вами…
— Помню. Я вам прямо сейчас нужна, майор?
— Извините, бога ради. Но каждый час дорог. Как говорится, след остывает.
— Но я же и так все, что…
— Вы можете нам помочь, — настаивал майор, с нажимом выговаривая это «можете», словно гипнотизируя женщину.
— Да чем же?
— Простите, но я вынужден этого коснуться… Тело вашего супруга было так обезображено, что нет ни каких сомнений — это не случайное убийство. Его пытали, а значит, хотели чего-то добиться.
— Прошу вас… — вдова обернулась, на Корнеева глянули сухо горящие, измученные глаза.
— Вы самый близкий погибшему человек. Важно каждое слово, какой-нибудь разговор, поступок, случайно зафиксированные вашей памятью, могут пролить свет на обстоятельства трагедии… Я понимаю ваше состояние, но, прошу вас, будьте до конца откровенны.
— Что же делать, что же делать? — как бы на мгновение оставшись наедине с собой, прошептала женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58