Или о Татьяне спрашиваете?– Леонид Пантелеймонович, – Дмитрий едва сдержал улыбку, – вам бы на театре играть. Вы прекрасно понимаете, что я спрашиваю про Николая Гринько. Вы хорошо с ним знакомы?– Как сказать… – Коржавин задумался. – Гринько же не местные, приехали сюда как беженцы. Из Казахстана, что ли? Или Таджикистана. Оттудова, в общем.Одни из первых сообразили после путча, чем дело-то пахнет. Что развалится наш Союз. Спохватились сразу, продали там свое барахлишко и обосновались здесь.Конечно, хотели бы поближе к Питеру или к Новгороду, да на те деньги, что там выручили, ничего лучше не нашли – прямо на полпути мы тут. Ну, Татьяна, она с ребенком приехала, а ребеночек косоглазенький, корейчонок, Кигай фамилия, – Мишка Кигай. Первый муж ее кореец был. Сейчас она Сафонова, замуж вышла, уже девочка у них… Ну а мать его… Клава… она, знаете…– Я же вас спрашиваю о Николае, – остановил растекание по древу Дмитрий.– Ну, Николаю повезло, он сразу устроился обходчиком, мы мало его видим…Человек он замкнутый, одинокий. В деревню приедет, матери дров наколет, с сеном поможет и обратно к себе. Бирюк. Шапки кроличьи он продавал, вот и у меня…– Скорняжничал?Почему-то представились окровавленные шкурки, перемазанные в крови руки…– А кто его знает. Шапки хорошие…– Понятно. А не было ли у него в деревне недоброжелателей? Может быть, он с кем-то поссорился?– Не-ет, – покачал головой Коржавин, – не припомню такого. В деревне же мы все друг про дружку знаем. Кто кого любит, кто кому завидует… Нет, ни о каких таких ссорах я не слыхал…Самарин боковым зрением увидел, что в дверях стоит Альбина. Он повернул голову и встретился с ней взглядом. Она пристально посмотрела на него, повернулась и так же безмолвно вышла.– Ну а связи его? Дружеские, любовные? Раз, как вы говорите, в деревне все известно…Вместо ответа Леонид Пантелеймонович прихлебнул чаю.– Да нет у него никаких этих связей. Может, там, на железной дороге…Поезда-то, почитай, ходят. Машинисты, проводницы… Там лучше поспрашивайте.Про эти дела мы не ведаем. Вот парнишка какой-то вроде с зимы у него кантовался. Бездомный, как щас говорят – бомжонок. Куда потом делся, не знаю.– Какого возраста ребенок? – Это была интересная информация.– Лет двенадцать, может, или около того. Я-то сам его только раз видел, а вот…– Папа! – раздался спокойный голос Альбины. – Вы ничего не путаете?Леонид Пантелеймонович оглянулся на дочь, потом посмотрел на кружку с чаем.– А может, и спутал чего…– Альбина Леонидовна, – Самарин обратился к строптивице, – может быть, вы больше знаете?– С какой это стати? – Альбина передернула плечами. – Понятия ни о чем не имею.– А подросток жил у него?– Да вроде… – ответила Альбина. – Не могу сказать.– А куда мальчик делся?– Не знаю… Как приехал, так и уехал: Вскочил на подножку товарняка, и поминай как звали.– Ну что ж, спасибо за чай. – Дмитрий поднялся. – Пора нам возвращаться. А ваш этот Гринько не мог сам дом поджечь, как вы считаете?Отец и дочь переглянулись.– Бог ему судья, – наконец сказал старик. – А мы люди простые, что слышим, то и говорим.– Навряд ли это он сам, – подумав, сказала Альбина. – Это же не человек, а механизм какой-то. Такие свои дома не поджигают.– Это ваше личное мнение о Гринько?– Ну личное, и вообще… Да вы других спросите, – махнула рукой Альбина и скрылась на кухне.Леонид Пантелеймонович провожал следователя до калитки один.
На станции Бабино Самарин зашел к дежурной по станции, а затем наведался и к кассирше в билетные кассы.– Вы знаете путевого обходчика Гринько? – задал он обеим женщинам однотипный вопрос.Обе ответили положительно. Угрюмый и нелюдимый обходчик казался жителям Бабина личностью таинственной, а потому каждый его шаг замечали.– Ездил, – утвердительно кивнула головой кассирша, – на той неделе раза два в Питер мотался. И на этой раз. То рано утром уедет, а вечером вернется, а то на ночь отправится.– Ну спасибо. Мне один билет до Питера. И на собаку.– За собаку платите как за багаж, – засмеялась кассирша, которой явно приглянулся красивый спортивный следователь. – Будете еще у нас, заглядывайте.– Обязательно, – ответил Дмитрий, не заметивший произведенного впечатления. Он повернулся к Чаку:– Пошли; багаж на четырех лапах, поближе к первому вагону.Возвращаясь в Петербург полупустой электричкой, Самарин обдумывал планы разработки дела о поджоге. Попутчик у него был очень удачный: лишних вопросов не задавал и все предложения следователя одобрял безоговорочно. Жаль, только своих версий не выдвигал.– Видишь, как интересно получается, – говорил Дмитрий Чаку Норрису, – Гринько прибыли в Лен-область в марте девяносто третьего. Сам Николай Гринько – человек одинокий, скрытный. Что там у него за душой, не знает никто.Естественно, такого в деревне недолюбливают. Жены нет, живет один. Само по себе это, конечно, ничего не значит, я вот тоже фактически живу один… Но вот эта история с мальчиком… У него жил мальчик, потом пропал. Куда делся? Просто уехал, прыгнув в проходящий товарняк, или покоится где-нибудь в лесу под сосной… И что за мальчик… Теоретически он должен быть в розыске. Но практически…Чак Норрис был полностью согласен со всем, что говорил хозяин, и в знак почтения неотрывно смотрел ему в глаза, высунув от усердия язык.– Завтра же свяжусь по телефону с местным участковым. Пусть разузнает все, что сможет, об этом Гринько. Странное производит впечатление, очень странное.Может быть, и про мальчика что-то прояснится… И Альбина эта… Тоже фрукт еще тот… Ну сейчас маленький крюк на Ладожский – и домой. Надо заглянуть в детскую комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127