Джо тоже наркоман. Это может помочь его найти. И еще. У него, должно быть, много денег: минимум десять “кирпичей” папаши Бальмена, потом миленькая коллекция старинных монет, которую он заполучил в этом деле.Он вращался среди коллекционеров, а это как пневмония: всегда что-то остается. Для этого мелкого комбинатора коллекции имеют ценность, только когда их можно продать… Распространи его описание среди нумизматов Парижа ., и других городов тоже.— Ладно.— До отъезда я тебя не увижу, но надеюсь, ты добьешься результата.— Спасибо за доверие.Я отпускаю еще пару-тройку злых подколок и вешаю трубку, но из кабины не выхожу.Мой второй жетон позволяет мне поговорить с матерью.— Рада тебя слышать, — говорит мне она. — Ты придешь ужинать?— Не думаю, ма…— Ой, какая жалость. Я на всякий случай приготовила баранью ногу.— Мне жаль еще больше, ма… Ты собрала мой чемодан?— Конечно.— Положи туда мой большой револьвер с укороченным стволом, он лежит в верхнем ящике комода. Она вздыхает:— Что ты собираешься делать?— И три обоймы, они под стопкой носовых платков.— Хорошо. Все это неразумно, — шепчет Фелиси. — Как подумаю, что твой бедный отец хотел, чтобы ты стал часовщиком!Это я-то! Да я не могу поднять маятник на ходиках!— Не беспокойся, ма… И не забудь: в одиннадцать часов на аэровокзале “Энвалид”.— Хорошо. — Целую.— Я тебя тоже. Алло! Алло!— Да?— Чуть не забыла. Тебе звонил какой-то месье, хотел с тобой поговорить.— Он назвал свое имя?— Да, и оставил адрес.., улица Жубер, дом восемнадцать… Месье Одран. Он сказал, что работает в банке… Он будет дома после семи часов.В банке!Это заставляет меня навострить уши.— Спасибо, ма.Припарковаться в этот час на площади Терн совсем не просто.Поскольку мне надоело кататься по кругу, а стрелки моих котлов крутятся все быстрее, то я решаюсь на героический поступок: оставляю мою тачку во втором ряду.Потом, не обращая внимания на взмахи рук регулировщика, обращенные ко мне, бросаюсь к дому, где жил покойный доктор Бужон.Звоню в дверь, но никто не отвечает. Поскольку мне нужна не квартира, а домработница, наводящая в ней порядок, то я спускаюсь к консьержке. К третьей консьержке в этом деле!Она очень сдержанная, классического типа. Консьержка для уютного квартала.Ее волосы покрашены в небесно-голубой цвет — возможно, в память о муже, погибшего на войне четырнадцатого года, в цвет его формы.— Полиция.— Четвертый слева, — отвечает она.Я широко раскрываю глаза и уши, потом понимаю, что она глуха как плитка шоколада.Поскольку этот недостаток не лишает ее зрения, показываю ей мое удостоверение. Она с настороженным видом изучает его.— Полиция! — ору я изо всех сил.— Ой, простите! — извиняется достойная церберша. — Мне показалось, что вы к Гольди. Это жилец с четвертого, скрипач.— Я бы хотел поговорить с домработницей доктора Бужона.— А он вдовец!Кажется, ее случай тяжелее, чем я думал.— С его домработницей!Она приставляет ладонь к уху и кажется оскорбленной.— Незачем так кричать, — сухо замечает она и продолжает обычным для глухих равнодушным тоном:— Это консьержка из дома напротив… Мадам Бишетт.— А, черт! Опять эти консьержки!Она неправильно поняла по движению моих губ.— Что за выражения вы себе позволяете? — орет достойная особа.Я ретируюсь, даже не попытавшись реабилитироваться. Еще у одной создалось превратное мнение о полиции.Если бы вы увидели мамашу Бишетт, то сразу бы захотели поставить ее у себя дома на камине. Это совсем крохотная аккуратная старушка с хитрыми глазками.Я с первого взгляда понимаю, что мы с ней подружимся.— Прошу прощения, мамаша, — говорю я, вежливо поприветствовав ее. Я полицейский и интересуюсь вашим бывшим хозяином.Я слежу за ее реакцией, не зная, сообщил ли ей Мюлле о том, что случилось с Бужоном.— Я узнала эту страшную новость, — говорит она. — Бедный доктор…Это не могло закончиться иначе! Это замечание мне нравится. Ее маленькие глазки блестят.— Садитесь, — предлагает она и добавляет так от души, что я не могу отказаться:— Выпьете со мной рюмочку водочки?— С удовольствием.Она открывает старый, почерневший от времени буфет, в котором я замечаю яркие коробки от печенья, тарелки, стеклянные безделушки. Все аккуратно расставлено.— А может быть, лучше вербеновой настойки моего изготовления?— Как хотите, мамаша.Она достает крохотную скатерку, размером с носовой платок, и аккуратно расстилает ее на навощенном столе, стараясь, чтобы вышитый на ней рисунок был повернут в мою сторону.На нее она ставит два стакана сиреневого цвета и квадратную бутылку, в которой плавает веточка вербены.— О чем вы хотели меня спросить? — говорит она. Я смеюсь.— Выходит, вы не возражаете ответить?— Ваша работа задавать вопросы, моя — отвечать на них, верно? Так какие тут могут быть церемонии?— Вы давно убираетесь у Бужона?— Да уж лет пятнадцать… Тогда у бедного доктора была хорошая клиентура… Он был молодой, деятельный, серьезный. А потом мало-помалу стал пить. Сначала бургундское. Повсюду были бутылки. Но его печень не выдержала, и он начал употреблять наркотики.— С тоски?— Да… Во-первых, потому, что не мог утешиться после смерти жены, а во-вторых, из-за того, что его дочь пошла по кривой дорожке.— В каком смысле?— Изабель настоящая проходимка. Этот неологизм меня очаровывает.— А что вы понимаете под “проходимкой”?— Будучи студенткой, она путалась с мужчинами старше себя… Потом скандалы… Однажды ее забрали в участок за шум в ночное время, в другой раз судили за оскорбление полицейских. Видите, что она за штучка.— Вижу. Кстати, я представлял ее себе как раз такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31