Ее челюсть вываливается изо рта, но она втягивает ее обратно.— Девушка села в машину Парьо?— Да, — отвечает она.— Она была одна?— Да… Но она вышла из дома не сразу.— Как это?— Я слышала, как она открыла дверь, но на улицу вышла Не сразу. По крайней мере минут на пять позже, чем нужно, чтобы спуститься на первый этаж… Правда, она несла груз, но все-таки…— Груз?— Да, она несла на плече сумку.— Сумку? Какого рода сумку?— Холщовую, вроде мешка для картошки.— Она была полной?— Да, но имела странную форму… Я подумала, что она выносит старые вещи, может быть канделябры.— Почему именно канделябры?— Просто так…— Мысли никогда не приходят просто так, мадемуазель. Если вы подумали о канделябрах, значит, что-то в форме сумки навело вас на эту мысль.— Это правда, — соглашается она. — У нее были острые углы…Подумав, я решаю, что из нее больше ничего не вытянешь.— Всего хорошего, мадемуазель. Она кивает мне и провожает до двери. Не заходя в квартиру покойного, я быстро сбегаю по лестнице.Консьерж там. Надраивает медные перила лестницы.— Это снова я, — говорю я вместо приветствия.— О! Добрый день, господин инспектор.— Комиссар, и этим все сказано! Он отвешивает мне поклон, полный скрытого почтения.— Скажите, — спрашиваю, — все жильцы этого дома пользуются подвалом?— Разумеется.— Номер бокса Парьо?— Восьмой.— Ладно, спасибо… Сюда, да? — добавляю я, показывая на низкую дверь в глубине лестницы.— Да… Хотите ключ?— Нет, у меня есть все, что нужно.— Я хоть включу свет в подвале.— Отличная мысль!В десять прыжков я оказываюсь перед дверцей бокса номер восемь.Открыть ее моей отмычкой — детская игра. Замок открывается чуть ли не в ту же секунду, когда вставляю отмычку в скважину.— Хорошая штука природа, — начинаю напевать я, потому что, едва открыл дверь, мне в ноздри бьет противный запах. Жуткая вонища…Включив свет, осматриваю узкое помещение. Кавардак редкий…Металлическая каминная решетка, деревянная лошадка, костюмы древних времен… Короче, я сразу понимаю, что Парьо использовал подвал как склад для старья.Я смотрю по сторонам и сразу нахожу то, что искал: клочки грубой черной шерсти, воняющие салом.Здесь точно держали барана. Тут даже есть засохшие какашки… Те самые последние какашки, которые животное выбрасывает после смерти.Те штуки, что топорщились в сумке Изабель, были окоченевшими ногами барана.Следовательно, Изабель притащила барана… Значит, она знала, как будет использовать животное…Однако ее же и сожгли.Клянусь вам, что нужны крепкие нервы, чтобы заниматься этой чертовой работой.— Нашли, что искали? — спрашивает наблюдающий консьерж.— Да.Я делаю три шага вперед, и тут его любопытство выплескивается наружу.— А что это было? — спрашивает он.— Какашки! — отвечаю я и выхожу. Глава 17 Взгляд на наручные часы: пять сорок! Теперь я веду борьбу со временем.Еще несколько часов, и придется все бросать. Захожу в бистро напротив.— Есть что-то новое? — спрашивает меня толстый хозяин.— Да так…Он видит, что я злой как черт, и не настаивает. Он из тактичных.Издав “ахх!” борца классического стиля, он достает свою бутылку белого.— Как обычно? — спрашивает он.— У вас легко обзаводишься привычками. Два больших стакана белого.Мы чокаемся.— Скажите, патрон, вы не видели со вчерашнего дня мадемуазель Бужон?— Это киску Парьо, что ли?— Да.— Нет.Отличный диалог. Я шмыгаю носом от нетерпения.— А вы не замечали, были ли у этой девушки золотые зубы?Вопрос медленно погружается в глубины его интеллекта, как поплавок вашей удочки в воду, когда крючок заглотнул линь.Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет:— Никогда не замечал. — И добавляет:— Может, моя хозяйка заметила Жермен! — орет он во всю глотку.Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая половина… Очаровательная женщина с приветливой улыбкой.— В чем дело? — интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос, но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли. В разговор вступаю я:— Я из полиции и хотел бы узнать, были ли у мадемуазель Бужон, подруги Парьо, золотые зубы или зуб?Она меньше ошарашена, чем ее благоверный. Дамы понимают нелепости.Она размышляет.— Нет, — говорит, — не думаю.— Коренной… Коренные плохо видно…— Когда они золотые, а человек смеется, их видно же хорошо, как и все остальные. У нее их нет.— О'кей.Значит, несмотря на слова Бужона, в топке сожгли не его дочь… А кого?— У вас есть жетон для телефона?— Даже два, если хотите, — острит хозяин.— Точно, дайте мне два.Войдя в кабину, я сначала звоню Мюлле.— А, это ты! — говорит он без малейшей нотки энтузиазма в голосе.— Да… Ты узнал что-нибудь от своего бойскаута?— От Шардона?— Да.И я цежу сквозь зубы: “Каждый осел имеет право на свой чертополох…"— Чего?! — орет он.— Это я сам с собой.— Браво!Он вот-вот сожрет свою трубку.— Есть что новое об удравшем парне?— Нет.— А о мадемуазель Изабель Бужон?— Тоже ничего… Из разговора с доктором Андрэ я понял, что она умерла.— Может быть, и нет.— Я ничего не понимаю в твоем деле.— Откровенность за откровенность: я тоже! Единственное, что мне известно, — барана в Гуссанвиль притащила именно Изабель.— Чего она притащила?— Барана. Таким образом, она скорее убийца, чем жертва…— Да! Я провел обыск у доктора… Там полно наркотиков… Кажется, он бросил практику и был совершенно разорен.— Я об этом догадывался.— Известно, почему он застрелился? Этот тупарь Мюлле не решается спросить меня в лоб, а потому использует безличный оборот.— Есть только подозрения, что он был замешан в эту историю и запаниковал, увидев в своем доме полицию. Еще один момент:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31