Третий, прерывистый и вялый, шепчет:— Доктор Андрэ, полиция…Этот третий голос принадлежит мне, но я узнаю его не сразу, и мне кажется, что он не имеет со мной ничего общего. Впрочем, я сам не имею ничего общего с миром живых.— Он сказал “доктор Андрэ, полиция”!— Надо вызвать “скорую” и полицию. Он повторит им свои слова.— Вы не думаете, что он пьяный?— Нет, он был совершенно нормальным, когда вошел сюда, и почти не пил.Это верно, когда я вошел, я был нормальным.— Это приступ?— Несомненно.Приступ! Приступ чего? Сердца?Время идет, утекает. Я проваливаюсь, погружаюсь… Но какое великолепное кораблекрушение! Я уже ничего не соображаю… Я… Все, конец!Музыка, шум, розы: жизнь.Я открываю глаза и вижу полицейские формы. Блестят пуговицы. Я смотрю по сторонам и вижу скамейку. Я в полицейском фургоне. В этом нет никаких сомнений. Здесь пахнет полицией, потом, пылью и табаком.Я пытаюсь сесть. Парни мне помогают.— Вам лучше, господин комиссар? — спрашивает сержант.Я смотрю на него.— Лучше?Ну конечно! Мне настолько лучше, что теперь я чувствую, насколько мне плохо. От недомогания остается только боль в сердце, усиливаемая жуткой болью в башке.Патрульные смотрят на меня со странным видом. Для них все ясно: я вдрызг надрался. Они не захотели везти перебравшего специального комиссара в больницу во избежание скандала. У них хорошо развито чувство взаимопомощи.— К счастью, я вас узнал, — продолжает сержант. Его “к счастью" показывает мне, что я не ошибся в предположениях и он твердо уверен, что я в дупель бухой.— Спасибо, — говорю. — Не понимаю, что со мной произошло.Парни серьезно смотрят на меня. Они достаточно хорошо понимают субординацию, чтобы не сказать вслух, что думают.Открывается дверь. В фургон входит доктор Андрэ.Он быстро подходит ко мне.— А! Вас известили? Он осматривает меня.— Вы очень бледный. Что с вами случилось?— Он был в кафе, и ему стало плохо, — объясняет сержант красноречивым тоном.— Совершенно верно, — подтверждаю я, — но я не был пьяным, док…Если я вам это говорю, можете мне верить. Впрочем, я только что разговаривал с вами, вы сами могли в этом убедиться. Я зашел в кафе, выпил стаканчик чинзано и вошел в телефонную кабину позвонить одному моему коллеге… Выйдя из кабины, я закурил сигарету и… Я перебиваю себя:— Господи, доктор! Посмотрите пачку, лежащую в моем кармане… Эти сигареты я нашел в одном довольно подозрительном доме! Я закурил одну из них, потому что не осталось моих…Едва я успеваю закончить фразу, как он хватает пачку, достает одну сигарету, потрошит ее, кладет табак на ладонь левой руки, ковыряет его указательным пальцем правой и нюхает.— Ничего удивительного, — шепчет он.Все присутствующие неотрывно следят за его губами.— Это марихуана, — говорит он. — Наркотик мексиканского происхождения. Огромное количество. Эти сигареты для тех, кому нужны большие дозы.— Не может быть!— Тем не менее это так.— Наконец-то настоящее преступление, — говорю я. — По крайней мере, это надежно, а не какая-нибудь баранья голова… Что нужно делать, док?— Ничего, — отвечает он. — Действие начинает проходить. Я сделаю вам укол, чтобы успокоить нервные спазмы, вызванные этой сигаретой.Он делает то, что сказал. Патрульные, довольные этим объяснением, возвращают мне все свое уважение, к которому примешивается некоторое восхищение.Пять минут спустя я снова стою на ногах; правда, они у меня немного дрожат.— А теперь, — говорит доктор Андрэ, — возвращайтесь домой и ложитесь спать. Завтра не останется никаких следов! Глава 13 — Ты вчера был не в своей тарелке! — заявляет Фелиси, когда я выхожу из моей комнаты.Я даю ей единственное, способное успокоить ее объяснение:— Мне нездоровилось. Я вчера пообедал в ресторане, где в еду кладут слишком много масла.— А! — торжествует она. — Я так и знала… — Потом качает головой и шепчет:— Вот, сынок, я всегда говорила, что лучше купить кусок ветчины и съесть его на скамейке, чем ходить во второразрядные рестораны. Ты испортишь себе желудок!— Ты права, ма…Она выдает мне длинную речь о современной системе общественного питания, употребляя выражения, заимствованные из журнала “Здоровье”, который она выписывает.Я слушаю звук ее доброго голоса. Эта музыка стоит для меня всех симфоний. Вы скажете, что я впадаю в сентиментальность, но это правда — я люблю мою старуху.— Тебя к телефону. Твой шеф, — говорит Фелиси, когда я сую в рот намазанный маслом кусок хлеба, широкий, как Елисейские Поля.Я разом заглатываю его и бегу к аппарату.— Доброе утро, босс.— Ну что, вам уже лучше?Этот старый лис знает обо всем. Вы не можете сходить пописать, чтобы он не спросил вас, есть ли у вас проблемы с простатой.— Да, — отвечаю.— А как ваше маленькое частное расследование? — осведомляется он.— Я… Вы в курсе?— Вы рассчитываете завершить его к сегодняшнему вечеру?— Я… Не знаю, патрон… Вы не видите никаких препятствий тому, чтобы я им занимался?— Никаких, при условии, что оно не нарушит наши планы.В общем, Старик не требует себе эксклюзив на мое использование!— Вы не забыли, что завтра улетаете? Если быть совершенно точным, этой ночью, в ноль часов тридцать минут.— Хорошо, патрон.— Вы успеете собрать чемодан?— Да, патрон.— Заезжайте ко мне в течение дня за вашими документами, валютой и инструкциями.— Да, патрон.— Надеюсь, вы будете в форме?— Я и сейчас в форме, патрон.— Прекрасно. Тогда до скорого. Он кладет трубку.— Какие-нибудь неприятности? — робко спрашивает Фелиси.— Нет, ничего… Слушай, ма, ты знаешь, что этой ночью я улетаю в Штаты…— Господи! — хнычет она. — Кажется, в этой стране едят, как дикари!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31