В его бумажнике я нахожу пачку денег… Двести “штук” без какой-то мелочи… Документы, удостоверяющие личность-Тут дребезжит дверной звонок.Иду открывать. На половике стоят два блюстителя порядка, а жильцы этого и соседних домов ведут осаду этажа. Один из двух ажанов узнает меня.— О! Это вы, господин комиссар! — И шепчет своему напарнику:— Это Сан-Антонио.Тот с воодушевлением отдает мне честь.— Что-то случилось? — спрашивает первый.— Несчастный случай до доказательства обратного… Сообщите в криминальную полицию, ребята, и скажите, чтобы немедленно прислали судмедэксперта.— Смерть от удушья, — уверяет эскулап.— Никаких подозрительных следов?— Никаких…Этот врач — мой старый знакомый. Он поднимает очки на лоб, что придает ему смутное сходство с мотоциклистом.— Вы думаете, эта смерть может быть не случайной?— По правде говоря, я в этом глубоко убежден… Он знает, что я не шучу.— А-а! — задумчиво тянет он.Он смотрит на меня, на труп… Он озабочен.— Да, — добавляю я, — это убийство… Этот человек был убит очень живописным способом: пол-литром молока… Кто-то поставил кастрюльку с молоком на конфорку плиты… Этот кто-то знал, что, закипев, молоко убежит и погасит огонь… Но этот кто-то должен был быть уверен, что Парьо не выключит газ. Поэтому он нейтрализовал Парьо тем или иным способом: усыпил, связал, оглушил… Поэтому я спрашиваю вас, все ли О'кей со жмуром.Доктор снова начинает тщательный осмотр жертвы.— Он не был ни связан, — говорит он, — ни оглушен… Он заглядывает в полуоткрытый рот мертвеца, освещая его фонариком.— Отравлен он тоже не был. Что касается снотворного, на этот вопрос может ответить только вскрытие…— Тогда сделайте его поскорее. Док, я хочу получить ответ сегодня во второй половине дня. Хорошо?— Хорошо.Я выхожу и начинаю продираться сквозь густую толпу… Все эти лопухи смотрят на меня, как будто я иранский шах.— Вам чего, делать не хрена? — спрашиваю я их. Мне отвечает протестующий шепот.— Мы имеет право знать! — отвечает мне матрона, усатая, как ушастый тюлень. — В конце концов, это наш дом. Еще немного, и она добавит: “И наш мертвец!” Странная смерть… Убийство с помощью кастрюльки молока!Официально — естественная смерть… Точно так же, как в случае с Бальменом. В этой истории все слишком естественно. Это ненормально! Глава 7 В моей черепушке сидит чертенок, не больше волоса в носу, который нашептывает мне странные вещи.«Почему ты видишь во всем тайну? — говорит мне чертенок. — Почему эти двое людей не могли умереть естественной смертью? Нет, серьезно, Сан-Антонио, ты что, не веришь в совпадения?»Я ему ничего не отвечаю и продолжаю спускаться по ступенькам.«Да, — продолжает чертенок, — как хороший полицейский, каковым ты являешься, ты сейчас опять пойдешь к консьержке! Ты работаешь по старинке, комиссар. Я же тебя насквозь вижу…»У консьержки собралась целая толпа, которая комментирует инцидент.Из-за внутреннего чертенка я прохожу мимо ее комнатки с гордым видом…"Да ладно, чего ты! — смеется чертенок. — Я же просто немного подразнил тебя. Конечно, надо повидаться с консьержкой, может, она знает Изабель… А Изабель может знать что-то, что подтвердит твои сомнения. Ты ведь этого ждешь, верно?Все люди связаны между собой… Они держат друг друга: кто за руку, кто за другое место! Ты же это знаешь, бесстыдник, так что…"Я стукаю себя по лбу.— Заткнись! — ворчу я.Чертик сразу затыкается.Тогда я разворачиваюсь и без стука вхожу к консьержке. Понятно, почему она не на пятом и не пытается чего-нибудь увидеть: у нее парализованы ноги, и хозяйством, должно быть, занимается ее старик.А она сидит в своей норе, как мокрица. Она тощая и бледная, словно кусок сахара. Из-за очков с затемненными стеклами ее глаза кажутся еще более ввалившимися.А какой вокруг нее стоит гам! Как в зоопарке перед клеткой попугаев всех пород.Четыре или пять кумушек чешут языками в полном режиме.Мое появление вызывает тишину.— Привет компании, — говорю я. Я пристально смотрю на них, давая понять, что пора отчаливать, и спокойно сообщаю:— Полиция.По рядам присутствующих пробегает дрожь, словно ветерок пробежал по полю спелой пшеницы!Как видите, я верен старинной французской поэтичности. Придется мне разбить лиру!— У Жана Парьо была подружка, — говорю я. — Брюнетка, отзывающаяся на нежное имя Изабель… Кто мне может сказать, где она обретается?— Я не знаю, где она живет, — заявляет консьержка, — но они часто обедают в ресторане “Сен-Марку” напротив, и вы, возможно, получите какие-нибудь сведения там.— О Парьо вам сказать нечего? Она пожимает плечами.— Я даже не знаю.— Вчера вечером девушка приходила?— Они вернулись вместе.— В котором часу?— Около половины десятого.— Значит, они поужинали?— Этого я не знаю.— Во сколько она ушла?— Где-то через час…— Вы ее видели?— Да.— Как она выглядела?— Как обычно.— Возбужденная?— Нет, не думаю… Она помахала мне рукой, когда проходила мимо: мой муж подвинул кресло к двери. Чертенок снова подает голос: “Ну что, продвинулся?” И ржет…— Ладно, — говорю, — спасибо. Если девушка придет сегодня или позже, передайте ей, чтобы она связалась с полицией.Одна из кумушек проглатывает слюну и спрашивает:— Вы думаете, это не несчастный случай, господин инспектор?— Нет, нет… — уверяю я. — Самый обыкновенный несчастный случай.Просто надо известить семью, понимаете?Если я задержусь тут хоть на секунду, все эти бабы опять затараторят и мне придется приглашать помощника, чтобы ответить на их вопросы.— Мадам!И вот я на улице. Запах газа вызвал у меня страшную головную боль.Я делаю глубокий глоток воздуха и иду в бистро-ресторан, о котором мне сказала консьержка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31