Я тебя спрашиваю!— Успокойся! Что он тебе сказал?— Это настолько гадко, что я не осмеливаюсь повторить это даже тебе, Сан-А, хоть ты — мой друг до гроба!Поняв, что мне так и не удастся ничего вытянуть из этой псины, я склоняюсь над врачом.— Что случилось, доктор?— Я хотел сделать ему акупунктуру, — лепечет несчастный.— Ты слышишь? — визжит Толстяк. — И он еще осмеливается повторять это!Подумать только, что у японцев такие замашки! Чего стоит один их флаг красный кружок на белом фоне! С ними все ясно! Это даже не эмблема, это целая программа!Я спешу объяснить Толстяку, что такое акупунктура. Он слушает, фыркает, произносит “Ну, ладно!”, а затем взрывается снова:— Я плачу тубибу не за что, чтобы он вгонял мне иглы под шкуру!Убери отсюда этого поганца! Я лучше приму аспирин.Теперь остается самое сложное — успокоить тубиба и помешать ему обратиться за помощью к нашим японским коллегам. Я сочиняю для него роман о нервном расстройстве Берю и сую ему пригоршню долларов. Он прихлопывается и, наконец, причитая, убирается восвояси. Через секунду за дверью раздается дикий вопль.Без своих диоптрий несчастный передвигался на ощупь, и вошел в лифт, не заметив, что его кабина находилась этажом ниже.В целом он отделался сломанной ногой, вывихнутым плечом, расплющенным носом и оторванным ухом. Могло быть и хуже!Я говорю Толстяку о последствиях его нетерпимости но он в ответ лишь пожимает плечами:— Мне сразу не понравилась его рожа! Красивый фланелевый пиджак (как ни странно, до сих пор белый) бесстрастно подчеркивает желтизну моего ангелочка. Прямо-таки, белоснежная лилия с золотыми тычинками!— Куда пойдем? — справляется любезный поросенок.— Сначала к библиотекарю, к которому мне посоветовали обратиться, а потом махнем в Кавазаки, по адресу парня, распотрошившего себя в самолете.— Что мы забыли у библиотекаря?— Дать ему расшифровать адрес на конверте… Собирайся и не ломай себе голову, остальное я беру на себя!Книжный магазин являет собой маленькую лавочку с витринами, где выставлены редкие издания. Нас встречает крупный, убеленный сединами старик в европейском костюме, но со странным колпаком из черного шелка на голове. Он не говорит по-французски, но трекает несколько фраз по-английски. Я показываю ему конверт и спрашиваю, не может ли он перевести нам текст.Он берет в руку наш бумажный прямоугольник, напяливает на нос очки с толстенными стеклами, смотрит, затем вооружается лупой, и когда я уже задаюсь вопросом, сможет ли он обойтись без большого телескопа токийской обсерватории, он вдруг вскрикивает и роняет лупу, швыряет конверт на лакированный столик так, как будто тот обжег ему пальцы, и мчится в подсобку.— Ты только посмотри, — говорю я Толстяку, — ну и реакция у нашего книжного червя!— Ты же знаешь, что у поноса свои причуды, — философски замечает мой друг.Мы томимся в ожидании не менее десяти минут, а старой библиотечной крысы все нет. Я начинаю волноваться: Наверное, что-то случилось: старикана-япошку аж передернуло после того, как он ознакомился с текстом на конверте. Я зову его:— Hello! Sir, please! (Эй, сэр, отзовитесь, пожалуйста! (анг.).).Но в ответ — тишина. Тогда я захожу в подсобку: никого.Следующая дверь ведет в комнату. Я продвигаюсь вперед, продолжая звать хозяина. И вдруг мои слова застывают в горле.Старый торговец книгами сидит на подушках в строгом костюме. Он только что сделал себе харакири. Та же самая церемония, что накануне в самолете: кинжал с обернутой в белый платок рукояткой.Его кровь стекает на подушки и образует на полу лужу. Старик еще жив, но лучше бы он был мертв. Его пергаментное лицо исказила предсмертная конвульсия, глаза уже закатились.Толстяк у меня за спиной застывает от удивления.— Что это он сделал?! И он — тоже!— И он тоже. Берю. Пойдем, а то я потеряю дар речи.Прежде чем выйти из магазина, я забираю роковой конверт.На улице все спокойно. Воздух пахнет геранью, прохожие наслаждаются жизнью.Мы проходим сотню метров, не проронив ни слова, затем останавливаемся и обмениваемся долгим взглядом, полным взаимной тревоги.— Все это происходит наяву или же нам снится кошмарный сон?— Этот старый бумазей с ума что ли спятил?— На это нам надо будет дать ответ, Толстяк.— Это на него нашло после того, как он прочитал конверт?— Да.Мы снова замолкаем. Увидев такси, я поднимаю руку.— Куда едем? — вздыхает мой друг.Вместо ответа я сажусь в пеструху.— Агентство Франс-Пресс, — бросаю я водителю — Вы знаете, где это?Он утвердительно отвечает по-японски и жмет на газ. Глава 6 Помещение агентства “Франс-Пресс” находится по соседству с редакцией крупной токийской вечерней газеты “Нерогоносктобдит”.Меня встречает восхитительная блондинка, чей взгляд игрив, как неотредактированное издание Гамиани. Я спрашиваю, француженка ли она, что, впрочем, абсолютно излишне, так как и слепой сразу поймет, что эта мышка с головы до пят славная дочь Парижа.Она кокетливо, чудесно и обворожительно одета в легонький костюмчик-двойку с альковами, от которых так и хочется найти застежки.Она заверяет меня в своей принадлежности к французской столице; подтверждает, что я — ее соотечественник и что месье Рульт будет очень рад принять меня, для чего мне достаточно показать свою визитку.Вместо своей визитки я отделываюсь полицейским удостоверением.Малышка смотрит на него, хмурит бровки, окидывает меня удивленным и одновременно заинтересованным взглядом, после чего удаляется, выписывая своей ломбадкой цифру 8.888.888.888 в благоухающем воздухе приемной.Спустя двадцать три секунды меня принимает Рульт (я предпочел оставить Берю за дверями приемной).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42