— Комиссар Сан-Антонио? — очаровательно выдыхает она.— Да, — вдыхаю я.Она вручает мне увесистый конверт.— Это попросили передать вам из посольства Франции, согласно указанию из Парижа.Я хватаю конверт и награждаю посыльную своим пламенным взглядом № 609, вызывающим разводы и лесные пожары.— Вы летите со мной в Токио? — с надеждой спрашиваю я.— Нет.Она одаривает меня любезной улыбкой. Ее зубки сияют, как жемчужное ожерелье.— Очень жаль!Жизнь полна мимолетных встреч. Быстрый взгляд, промелькнувшая улыбка, непроизнесенные обещания и грустное “прощай”…Я расстаюсь с феей и возвращаюсь на свое место Берю снова спит.Если он не дерется и не ест, то он спит. Это дар, неотступная вера, священная миссия, призвание! Он создан для того, чтобы, спать, так же, как и ножки Бриджитт Бардо для того, чтобы их снимали в кино.Я распечатываю конверт и нахожу в нем два паспорта с оформленными визами в Японию. Самое страшное в Старикане то, что он ужасно активен и всемогущ. При его участии все трудности снимаются с повестки дня так же легко, как купальные трусики в пляжной кабине.Я засовываю документы в свои несгораемые карманы, и в этот момент самолет отрывается земли. Берю так и не отстегнул ремень вовремя пребывания в столице латинян и, конечно, ничего не замечает. * * * — Где мы сейчас? — вопрошает Опухоль после продолжительного сна.— Кажется, мы летим над Ираном, Толстяк.— Ираном шаха?— Да, шаха и падишаха.— А я-то думал, что мы будем пролетать над Персией.— Это то же самое, дружище!После минутного размышления Толстяк выдает свою очередную сентенцию: “Можно сказать, что мы узнали заоблачные высоты, где шахи не зимуют”.— Отлично, — угрюмо киваю я, — это в твоем репертуаре.— Как-то вечером по телеку показывали забавную пьесу о Персии. А я решил поприкалываться со звуком и одновременно врубил радио. Настроил свой приемник на Андорру, по которой крутили клевые довоенные песенки:"Красивые пижамы”, “Она чмокнула меня в щечку” и еще что-то в этом духе. Это так здорово подходило к пьесе Ахилла.— Наверное, Эсхила?— Эсхила или Ахилла — это то же самое, это у него такой психдоним.По-моему, это была пьеса Эсхила Заватта: все они были в масках и вместо того, чтобы говорить, они пели. У них были пронзительные голоса, но сомнительно, что это были настоящие персы. А вообще, забавная штуковина! Там один кадр заявил, что их надули грехи. Сечешь?Ничего себе заявочки! Берта была шокирована, она хотела написать протест на телевидение, это в ее духе. Она сказала, что такие слова уместны для шансонье, а для телевидения — это уж слишком. Я ей сказал:"Уймись, несчастная!” Ведь они же показывают пьесы Клода Борделя!Еще одна посадка. Полчаса на заправку баков нашей птахи. На этот раз все пассажиры направляются в сторону буфета. Берю говорит мне, что голоден, и невзначай интересуется:— Что это за городишко, Сан-А?— Тегеран.— Здесь можно хорошо пожрать?— Не знаю, но вообще-то не обольщайся, здесь все блюда в основном состоят из лепестков роз.Берюрье трясет башкой, и его сомбреро с бубенцами звенит, как тройка, мчащаяся в заснеженную даль.— Знаешь, я ничего не имею против роз, если они поджарены на масле и подаются как гарнир с хорошим антрекотом, приправленным вином.Немного погодя мой доблестный соратник смачно выражается, так как ему приходится довольствоваться аскетичным бутербродом, стоптанным, как башмаки святого кюре из Арса.— Этот окорок вырезали у свиньи с деревянной ногой, вот дребедень!Если их шах питается точно так же, у него возникнут проблемы с тем, как делать наследников! Это будет не шах, а дистрофан!— Вместо того, чтобы возмущаться, — говорю я, — лучше бы присмотрелся к пассажирам и попробовал узнать нашего клиента! Берюрье пожимает плечами:— Нашего клиента я видел всего лишь на три четверти, дружище!— Как он был одет?— Он был в темном плаще.Мой взгляд возвращается к буфету и фиксирует шестерых путешественников, одетых в темные плащи. Я делюсь своим наблюдением с Толстяком.— Это облегчает наш поиск, — замечает он — Подожди, я рассмотрю их вблизи.Благодаря своему наряду, мой славный коллега не вызывает подозрений. Кому может прийти в голову мысль, что этот бурлескный, гротескный, сногсшибательный тип — знаменитый агент секретной службы?Скажите, кто обладает воображением, способным представить подобную экстравагантность?Мастодонт обходит буфет, порхая, как бабочка, улыбаясь дамам и подмигивая месье, которые с изумлением разглядывают его.Он возвращается, не выполнив полностью свою миссию, но зато существенно ограничив поле наших сомнений.— Послушай, Сан-А, тип, которого мы ищем — вон тот за стойкой или тот, который болтает со стюардессой, а может быть тот, который лакает чай за тем столиком; остальных можно смело отбросить.— Ну что же, это уже ощутимый результат, — говорю я.Когда наступает момент оплатить наши расходы, я замечаю, что у меня только французские бабки и еще то, что их у меня совсем немного.Старикан позаботился о паспортах, но при этом упустил из виду валюту.И тем не менее, у дорогуши Лысого валюта — настоящий культ.На этом месте моих умозаключений в буфет заходит тип с озабоченной физиономией. Он идет от столика к столику и, наконец, останавливается перед нами.— Месье Сан-Антонио? — спрашивает он.— Он самый.— У меня поручение из Парижа передать вам это…Та же самая формула в Тегеране, что и в Риме, почти такой же конверт, но зато с другим содержимым. Это пачка долларов толщиной с доброе лошадиное копыто, и все по десятке!— Что такое? — спрашивает Толстяк.— Чудо! — отвечаю я. — Мы с тобой попали в страну “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42