На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в “Грибе”, выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три “штуки” за бутылку выдохнувшегося шампанского.Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернуться на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут…Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.Пианист — а пианист составляет весь оркестр — играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа. Она воет песню, рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все веселятся, за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за живое. Должно быть, ей в лифчик попал горячий песок.Я допиваю мой третий стакан виски и собираюсь заказать четвертый, что совершенно логично, но бармена отвлекает телефонный звонок. Он вынимает аппарат из ниши и снимает трубку.— Алло?Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов, и его взгляд останавливается на мне.— Это вас, — говорит он.— Пардон?— Вас к телефону…И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на рожок для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается моя инициативность и я прижимаю трубку к уху.Мужской голос, очень густой и серьезный, спрашивает, я ли комиссар Сан-Антонио.Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть, но сейчас мое удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой или президентом Аргентины.Невидимый собеседник смеется.— Все также остроумны, господин комиссар?— Все больше и больше, — отвечаю. — Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках тем, кто от рождения обделен серыми клеточками.— Скажите, — продолжает неизвестный, — вам хочется узнать нечто новое по делу Стивенса?— В общем, да. А у вас что-то есть?— Я знаю место, где вы это найдете…— Вы это узнали от вашего пальца?— Точно.— Я вас слушаю…— Вы знаете Лувесьенн?— Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены.— При въезде в местечко, на шоссе, есть владение, Которое называется “Вязы”.— Возможно.— Даже наверняка…— И что?— То, что если вы туда съездите, то, возможно, пополните свое образование…— Вы так считаете?— Считаю.— А если это ловушка?— Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели, чтобы полицейским устраивали ловушки? Вам прекрасно известно, что если кто из ваших и гибнет, то только в открытых перестрелках или из-за непрофессионализма…— А вы, конечно, призрак Калиостро?— Скажем просто, что я друг…— Желающий мне добра?— Вот именно, желающий вам добра. Он смеется и кладет трубку. Я делаю то же самое.Расплачиваясь за выпитое, я задаю бармену вопрос, вертящийся у меня на языке:— Тот, кто звонил, обрисовал меня?— Да.— Он вам сказал, что я сижу в баре?— Да Я вылетаю на улицу, не дожидаясь сдачи. Если таинственный “друг” мог дать эту деталь, значит, он видел меня на табурете. Выходит, он был где-то поблизости На улице народу немного… Продолжается дождь… Мостовые и тротуары блестят, а неоновые вывески дрожат в этой сырости, как клубничное желе…Я ищу вокруг бар. Их там целая куча. Искать телефониста бессмысленно.Что-то мне подсказывает что есть духу нестись в Лувесьенн. Это “что-то” — старое доброе чутье Сан-Антонио.В путь!Я снова еду к Этуаль. Туристы, у которых дома, очевидно, нет глаз, таращатся на Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата. Сворачиваю на авеню Гранд-Арме. Мощная “де-сото”, раздраженная моей скоростью, пытается меня обогнать. Тогда я чуть нажимаю на газ, и все становится на свои места.Дорога до Лувесьенна занимает четверть часа. Кажется, в этом районе все давно спят. Останавливаюсь перед табличкой с названием городка. Дождик не прекращается…Я поднимаю воротник плаща и щупаю под левой мышкой, там ли Проспер.Проспер — это игрушка калибра девять миллиметров, позволяющая мне выдавать билеты до рая.Я вооружаюсь электрическим фонариком и отправляюсь на поиски “Вязов”. Мне не приходится блуждать долго — сразу же натыкаюсь на ржавые ворота с мраморной табличкой “Вязы”. Надпись почти стерлась, но прочитать ее можно. Прежде чем войти, осматриваю уголок. Оказывается, это заброшенный старый дом прошлого века с гипсовыми украшениями на фасаде. Маленький парк зарос травой. Настоящая декорация для фильма про привидения.Я прохожу в ворота и следую по аллее, еще различимой в этом царстве предоставленной самой себе зелени.Дохожу до крыльца. Молотком служит бронзовая рука. Я ее поднимаю и опускаю.Делая это, я совершенно убежден, что это так же бесполезно, как вытягивать в грозу руку, проверяя, идет ли дождь. В этой халупе никого нет, я в этом абсолютно уверен.Сразу видно, что она давно заброшена и пуста…Молоток производит перезвон с бесконечными вибрациями. Я жду, пока в мертвом доме восстановится тишина, потом берусь за дверную ручку и поворачиваю ее. Дверь со скрипом открывается. Все по-прежнему в привиденческом стиле.— Есть тут кто? — ору я.Мой голос разносится, как в ущелье.— Есть кто живой? Глухо.Осматриваюсь. Я нахожусь в ледяном холле, воняющем сыростью. В нем двери, по одной с каждой стороны, и лестница в глубине.Я открываю двери одну за другой. Все ведут в пустые комнаты, где давно никто не живет. Со стен свисают длинные ленты обоев, потолки облупились, паркет вздулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29