— Продвинулось! Да они словно приклеились к одному месту!Он сует свой ноготь в форме черепицы между двух клыков и выковыривает нечто застрявшее там.— Ничего! Пустота! Ноль! Послушать их, так этот чайник с неба свалился!— Они передали фотографию в иностранные брехаловки?— Да. В Англию, страны Бенилюкса, в Германию, Италию… И переслали увеличенный экземпляр в ФБР… До сих пор жмурика никто не опознал. Вот непруха, а?— Точно! А продавцов требухи они больше не допрашивали?— Три дня только этим и занимались, козлы! Всех опросили — от носильщиков до получателей! Никто не заметил ничего необычного. Они проверили личную жизнь торговца, продавшего мне бубенцы, потом жизнь его благоверной, его работника, его двоюродного племянника, — ноль!Требушатник разоряется. После этой находки у него никто ничего больше не покупает — боятся, что он подсунет человечину! Ты представляешь?Берюрье вытирает лоб черным платком, вполне подошедшим бы для пиратского флага.— Большой стакан белого! — кричит он.Маргарита приносит заказ и ухитряется положить два кило своей левой сиськи на мое плечо.Я дружески поглаживаю ее. Она мягкая, как бархат, и наводит меня на мечты о сладкой жизни на розовом облаке. Всю свою жизнь я мечтаю пожить на розовом облаке… Гулять по бесконечной синеве с золотыми точками и смотреть с высоты на Землю, загаживаемую дрянью под названием Человек!— Не стесняйся, — ворчит Берюрье.Он кладет свою грязную фетровую шляпу на соседний табурет. Кожаная подкладка шляпы нарисовала на его лбу желтоватый круг.— Вижу, начало у нас не слишком удачное, — констатирует он.Пинюш хочет разделить с нами грусть. Мы даем ему двойное согласие, и он подсаживается ближе.— Эта история может стоить нам карьеры, — говорит Берюрье как ни в чем не бывало. — Наверху могут простить неудачу, но не прощают, если вас выставили на посмешище.Он осушает свой стакан с такой быстротой, что я себя спрашиваю, а был ли он когда-нибудь полным.— В моем квартале меня зовут “Бычья голова”! Меня, Берюрье! добавляет он. — Даже моя жена и та надо мной издевается!— Ну это-то не вчера началось, — перебиваю я. — Твоя башка уже давно напоминает бычью, парень… Плюй на них на всех, мы еще отыграемся…— Ты так думаешь?— Да. Согласен, случай сунул нас в жуткое дерьмо. Да, нас держат за лопухов, но мы возьмем реванш…— Ну ты оптимист!— Это не оптимизм, а воля. Я, представь себе, привык оставлять последнее слово за собой! Моя уверенность его подбадривает.— Но ведь нет же ничего нового! Как мы найдем ту сволочь, как?..— Надо ждать, — советует Пино. — Ему придется избавляться от остального…Я обрушиваю кулак на мраморный столик.— Нет, мы не будем ждать!— А чего же нам делать?— Раз нет никакого следа, мы создадим его сами! Мои помощники разевают глаза размером с лужайку перед Елисейским дворцом.— Создадим след?— Совершенно верно… Я щелкаю пальцами.— Маргарита! Принесите нам на чем писать и сядьте с нами на минутку.Хозяин забегаловки, толстый бездельник, начинает возникать за своей стойкой. Он говорит, что при таком наплыве клиентов официантка должна обслуживать посетителей, а не рассиживать с ними.Я ему советую выйти из-за стойки, где он страдает от недостатка двигательной активности, и ненадолго заменить рыженькую.Он подчиняется, вопя еще сильнее, но от его возражений эффекта не больше, чем от голубиной какашки на куче дерьма. Официантка возвращается с блокнотом в черной обложке с отвратительной бумагой в клеточку и конвертом такого низкого качества, какое только возможно.— Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку, красавица?Она выглядит удивленной и восторженной.— Нисколько…— Тогда садитесь и пишите.Я протягиваю ей мою авторучку.— А что ты хочешь, чтобы она написала? — беспокоится Берюрье.Я отвешиваю ему под столом удар ногой, от которого он бледнеет.— Постарайся хоть раз в жизни подержать свою пасть закрытой, советую я. — Ты себе даже не представляешь, как это помогает отдохнуть!Он замолкает. Пинюш дрожащими пальцами скручивает сигаретку. Когда он заканчивает, табак преспокойно лежит на его штанах, а ему осталось курить только бумажку.— Я жду… — напоминает о себе Маргарита, бросая на меня огненный взгляд. Я скребу щеку.— Ладно, поехали… — И диктую:— Господин главный редактор…Она высовывает кончик розового языка, навевающий на меня мечты, и старательно выводит аккуратным почерком, повторяя:— Господин.., глав… — Она перебивает себя:— Кто?— Главный редактор!— Это его фамилия?— Нет, должность… Он руководит редакцией газеты…— Какой?Я раздумываю.— Адресуем это во “Франс суар”. Маргарита встает.— Тогда я схожу за бумагой получше. Подождите! Эта девочка начинает мне действовать на нервы!— Не стоит, эта прекрасно подойдет.— О, тогда…Она продолжает более острым почерком, потому что раздражена. Я диктую под внимательными взглядами моих помощников:— В ночь с 30 на 31 марта сего года я находилась на Центральном рынке…Официантка пишет, потом снова останавливается.— Это неправда, меня там не было… Я вообще никогда не хожу на Центральный рынок!— Об этом не беспокойтесь, малышка! Продолжайте.— Да, но мне бы хотелось узнать, что это означает! — протестует она.— Вы мне доверяете, да? Взгляд становится бархатным, — Разумеется.— Тогда положитесь на меня. В данный момент вы помогаете полиции!И я продолжаю, твердо решив, что больше не потерплю никаких замечаний:— ..и видела, как некто положил в корзину с коровьими головами сами знаете что!Я прекрасно сумел почувствовать стиль рыженькой. Радуясь этому, гоню вовсю:— Я ничего не сказала полиции, потому что не люблю легавых…— О!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33