Нервозность вызывает у меня дрожь, чувствую, что лоб взмок от пота. Недалеко от моего укрытия бездельник, прикативший во Францию из-за океана, терзает электрический биллиард, пытаясь его заставить выплюнуть крупный выигрыш! Этот козел принимает аппарат за боксерскую грушу и лупит по нему сжатыми кулаками. Цифры мелькают на экране со скоростью, превышающей звуковую. Наконец раздается жуткий грохот, который, сам не знаю почему, заставляет меня подумать о взбесившихся роботах!Мюскаде с опозданием вызывает у меня урчание в животе. Сегодня оно оказалось недостаточно сухим. Я с грустью массирую пузо. Телефон заливается снова. На этот раз звонил молочник, желающий узнать, сколько порций йогурта должен доставить к полудню. Я ему говорю притаранить двенадцать тысяч и, поскольку он выражает сильное удивление, объясняю, что у “нас” сегодня банкет вегетарианцев.Расстаюсь с ним нажатием пальца на рычаг телефона и за время новой паузы успеваю выкурить три сигареты. Шкаф, где я пребываю, прокурен, как Дворец спорта в день матча по боксу.Я не свожу глаз с куска эбонита, периодически доносящего до меня тусклый голос Пинюша. О господи, неужели ничего не произойдет! Весь этот тщательно подготовленный спектакль ничего не даст! Я начинаю беситься.Ларут будет считать меня лопухом. На этот раз я точно окажусь по уши в зловонной субстанции, выставленный на всеобщее посмешище.Звонок!Пинюш откашливается в трубку.— У меня спазмы в желудке! — объясняет он. Я жду продолжения, надеясь услышать нечто более важное.Он продолжает:— По-прежнему ничего особенного не замечаю. Сейчас уже начало одиннадцатого и… Молчание.— Эй, ну что там?— Вот и Маргарита…— Ты уверен?— Ну а как же! На ней твидовый костюм… Какая она хорошенькая!Знаешь, Сан-Антонио, будь я лет на двадцать помоложе…— Это ничего бы не изменило, недоразвитый ты мой! При твоей роже тебе надо было бы иметь карманы, набитые бумажками по десять “штук”, чтобы понравиться ей!— Знаешь, ты говоришь очень обидные вещи…— Не обращай внимания! Что она делает?— Подходит к окошку…— Там кто-то есть?— В окошке? Толстая брюнетка с усами!— Что делает малышка?— Показывает свое удостоверение личности…— На горизонте кто есть?— Абсолютно никого, если не считать почтальоншу, рассказывающую телефонистке, что в прошлое воскресенье ездила к брату в Арпажон…— Что происходит?— Усатая в окошке смотрит в коробке…— Дальше?— Берет письмо и протягивает его Маргарите.— Поблизости по-прежнему никого?— Да.Дело накрылось. Теперь это уже точно. Такой преступник, как тот, кого мы ищем, не станет часами торчать у окошка почтового отделения, следя за входящими и выходящими.Пино замолчал.— Ну что ты там! — ору я. — Рассказывай!— Я тебе что, спортивный комментатор? Чего рассказывать? Маргарита кладет письмо в сумочку.., не открыв его.— И уходит?— Да… Ой, нет, погоди!Мое сердце начинает вдруг бешено колотиться.— Что? — рявкаю я.— Эта, в окошке, зовет ее!— Зачем?— Погоди, мне плохо видно… Ага, она дает ей второе письмо…Я обалдел. Я ждал чего угодно, только не этого… Второе письмо!— А теперь?— Маргарита его берет… Смотрит на него… Она выглядит удивленной…— Еще бы… Она уходит?— Нет…— Тогда что она делает?— Подходит к пюпитру рядом со стеклом. Она явно хочет прочитать это самое письмо.Я вам рассказывал о сигналах тревоги, начинающих иногда звучать в моей черепушке? Так вот, один из них вдруг начинает трезвонить.— Пино!— Я слушаю…— Беги к ней! Она не должна открывать это письмо, слышишь? Не должна!— Понял и…Он не договаривает фразу… Я слышу в наушнике жуткий грохот. Тот же шум доходит до меня напрямую, через улицу…Наступает секунда ужасного молчания, потом раздаются крики.Я выскакиваю из кабины и мчусь через забегаловку. Патрон, прислуга и посетители толпятся в дверях и глазеют на здание почтового отделения, откуда выбегают люди.Оконные стекла разлетелись на мелкие кусочки… На улице царит неописуемая паника!Я расталкиваю зевак, бегу навстречу толпе удирающих и врываюсь в помещение почты.Моим глазам предстает печальное зрелище, как выражаются в романах, награждаемых Французской Академией.На полу лежит жутко изувеченное тело Маргариты. Пино, со свисающими усами и глазами в форме запятых, стоит в двух метрах от нее и смотрит во все глаза…Медленно подхожу к трупу.Бедная девушка лежит на спине. Посреди ее груди огромная кровавая дыра, а низ лица больше не существует. Я никогда еще не видел такую отвратительную смерть. С трудом сдерживаю желание завыть. Мои мозги начинают качаться.Я подхожу к пюпитру и, положив голову на руку, рычу по-звериному, чтобы как-то выпустить душащую меня ярость и скорбь.Я говорю себе: “Сан-Антонио, ты всего-навсего старая калоша без подошвы! Твоя самонадеянность сделала тебя убийцей! Ты убил эту девочку, которая так любила жизнь… Ты воспользовался ею как приманкой, и волк ее съел… Если у тебя еще осталось то, что оправдывает ношение брюк, ты немедленно пустишь себе в башку маслину!Ты не заслуживаешь того, чтобы продолжать жить!"Кто-то трогает меня за руку. Я поднимаю на этого “кого-то” свое потрясенное лицо.— Надо что-то делать, — шепчет Пино.Он выглядит не менее подавленным, чем я. Он прикрыл труп своим старым плащиком, воняющим, как вагон для перевозки скота…Поскольку люди начинают набираться смелости, коль скоро ничего больше “не бахает”, он их отталкивает:— Полиция! Разойдитесь! И ни к чему не прикасаться! Его решительность придает мне сил. Да, Пинюш прав: надо что-то делать! Я должен поймать сукина сына, устроившего это.Я замечаю директора — коренастого, совершенно лысого мужчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33