Берю, воинственный противник всяких медикаментов, заказывает большой стакан вина.— Сопьешься! — усмехаюсь я, опуская очень важную часть моего тела рядом с очень объемной аналогичной частью Берю.— Ничего со мной не будет, — возражает он. — Я убежден, что вино — это лучшее лекарство. Вот смотри, тут на днях звонит мне жена Альфреда: у ее благоверного жар как у лошади.— Как у першерона или как у пони?— Невежливо перебивать говорящего, даже если он младший по званию. — И он продолжает рассказ:— Я говорю Антонии: “У вас есть вино?” — “Да”, — отвечает мне она. “Значит, так, — говорю, — согрейте кастрюлю вина и положите туда побольше сахару и перца, а потом дайте выпить Альфреду”. — “Думаете, поможет?" — говорит она мне. “Попробуйте и увидите…” — отвечаю. Она попробовала. На следующий день, хочешь верь, хочешь нет, Альфред повел мою Берту в кино на фильм Скотча.— Чей?— Господи… Бискотта! Не, тоже не то… Ты знаешь, такого толстяка, похожего на яйцо всмятку?— Кончай трепаться, у нас есть более важные дела.Пино, которого флюс сделал очень неразговорчивым, решает все-таки высказать свою точку зрения. Она ясна и полна здравого смысла.— Я считаю, — говорит он, — что весь этот шум поднят из-за ерунды. Кого убивает маньяк? Проституток, разве не так? Так чего надрываться, ловя его?— Старик, — вздыхаю я, — твой гуманизм всегда приводил меня в замешательство. Когда ты молчишь, то можно забыть, что твои мозги давно разжижились. Дай бог, чтобы у тебя появился флюс и на второй щеке, тогда ты, может быть, не сможешь говорить.Он насупливается. Берю осушает стакан, который ему принесли, за куда меньшее время, чем потребовалось бармену, чтобы его наполнить.— Ну что, — спрашивает он, — старый козел взвалил это дело на нас?— О руководстве можно бы и попочтительнее, — замечает Пакретт, откровенно осуждающий манеры своего нового коллеги.— Слушай, ты, сядь и засунь себе свечку сам знаешь куда! — Он разражается громким смехом. — Нет, вы только посмотрите! Месье провел двенадцать лет — не решаюсь назвать это жизнью, — щупая шлюх, и еще хочет меня учить! — Его тон поднимается. — Запомни, крысиная задница, уроки вежливости я только раздаю, но никогда не беру.— Успокойся, — стонет Пино.— Нет, — отвечает Берю, который боится успокаиваться, потому что его приступы ярости длятся недолго, — нет, я не успокоюсь. Какая-то дешевка из “нравов”, до костей пропитавшаяся лекарствами, какой-то фраер, убивающий первого встречного, потому что боится, что не сможет его арестовать, полупокойник еще учит меня, как разговаривать!— Позвольте, — блеет Пакретт, чье лицо искажено от бешенства.— Я позволю тебе только одну вещь, — заканчивает Берю, — оплатить мой следующий стакан!— Я не собираюсь дольше терпеть это, — заявляет инспектор, вставая.— Месье строит из себя дамочку из высшего общества, — не унимается Мамонт. — Вам надо пойти в мойщики туалетов, мадам, если у вас такое ранимое сердце.Я удерживаю Пакретта за руку.— Садитесь, старина. А ты, Берю, закрой пасть. Ты не на базаре.— Я попрошу перевода, — уверяет Пакретт. — Такие издевательства просто невыносимы. Я не могу…Берю собирается сказать ему новую гадость, но я отвешиваю ему под столом удар ногой, которым можно свалить обелиск.Он дает пожирателю пилюль излить свою душу, после чего мы можем перейти к серьезным вещам.— Ребята, начинаем большую охоту!Естественно, после этих слов Берю считает своим долгом затянуть охотничью песню.Чтобы заставить его замолчать, я снова пинаю его под столом и продолжаю:— Пакретт, вы специалист по проституткам…— Не смеши меня, — говорит Жирдяй. — Судя по внешности этого месье, он никогда не залазил на бабу. Ему бы для этого понадобилась лестница и обувка с шипами.— Опять?! — вопит Пакретт. Он в ярости осушает свой стакан минералки. Добряк Пино заснул. Его голова свисает на грудь, как груша. По-моему, у меня та еще команда!— Что вы говорили, комиссар?— Что вместе с сотрудником картографического отдела вы составите карту распространения проституции в Париже.— Отличная мысль! — орет Берюрье. — Будем ее продавать туристам на Елисейских Полях и наживем себе целое состояние.— Дальше, комиссар?— Когда мы получим графическое изображение проблемы, то выделим две машины без опознавательных знаков полиции для постоянного патрулирования этих районов. Разумеется, эти машины будут радиофицированы и станут передавать информацию по мере ее сбора в контрольный центр.— Неплохо, — одобряет Пакретт, посасывая эвкалиптовую пастилку.Толстяк не может сдержаться:— Подумать только, мы организовываем охрану путан и будем драть свои задницы, защищая ихние!Он проводит своим чудовищным ярко-красным языком по губам, похожим на две сосиски.— Я вам скажу одну вещь, ребята. Жизнь — мерзкая штука!— Глядя на тебя, в этом не сомневаешься, — отвечаю я. Он не оценивает мою шутку и советует мне засунуть мои мнения о нем в одно неудобное для этого место. Пино, свалившийся со стула, просыпается.— Вы уже здесь! — бормочет он, глядя по сторонам.— Как видишь, мы быстро управились, — говорю ему я. — А теперь, ребята, возвращайтесь по домам, докажите вашим супругам, что их брак не фиктивный, и набирайтесь сил для завтрашнего дня.— Слава богу, я не женат, — отвечает Пакретг.Расставшись с ними, я вспоминаю о домино Эктора, разложенном на столе в нашей столовой, и содрогаюсь. Мысль о новой встрече с жутким кузеном для меня настолько невыносима, что я предпочел бы пойти прогуляться в морг, только не возвращаться домой.Котлы на моей руке показывают десять часов. Самый идиотский час вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30