— С двумя парами?— Одна в руках, другая на плече. Он сразу пошел к подъемнику…— А потом?— Потом мой малый улетел с целой шайкой других придурков. Я был похож на курицу, которая высидела утенка и стоит на берегу, пока он плавает в пруду. Я вернулся в отель, откуда и звоню тебе.Молчание. В трубке я слышу характерные шумы, постоянно царящие на лыжных курортах.— Твою мать! Нас разъединили! — орет Толстяк.— Да нет, я здесь. Я думаю.— Мог бы думать побыстрее, это уменьшило бы расходы!— Знаешь, Толстяк, больше всего меня смущают две пары лыж.— Ну знаешь, — возражает Толстяк, — мужик с двумя парами лыж куда меньшая редкость, чем мужик с двумя парами…— Берю, оставь свой солдафонский юмор. Нас могут слушать девушки-телефонистки. Скажи, из камеры хранения он взял одну пару?— Да.— Хорошо. Продолжай следить за мужиком, я выезжаю.— Выезжаешь?— Да. Забронируй мне номер.Это пришло мне в голову в один миг. Мой верный инстинкт предупредил меня, что Куршевель стал центром тяжести расследования. А знаете из-за чего?Из-за той почтовой открытки, найденной в помойном ведре Буальвана, которая пришла именно из Куршевеля.А потом, я говорю себе, что покойный Буальван изготавливал лыжные крепления. Это занятие имеет прямое отношение к этому благородному виду спорта, так?Да, надо на все посмотреть на месте.— До ночи поездов сюда не будет, — утверждает Берюрье. — Значит, ты приедешь завтра утром?— Я полечу самолетом до Женевы, а оттуда доеду на такси, так что прибуду во второй половине дня.— Клево! Сегодня вечером в отеле будет фондю. Он кладет трубку, обливаясь слюной. Я следую его примеру.— Что, уезжаешь? — спрашивает Пино.— Да, — отвечаю. — Поверь, у меня сердце разрывается при мысли, что придется оставить тебя здесь, но этого требует долг! Глава 11 Бар “Грандз Альп”, когда я в него вхожу, полон элегантных клиентов. Там есть дамы в разноцветных нарядах, Кавалеры в свитерах, бармен в белой куртке и еще один удивительный персонаж, остающийся здесь таким же незаметным, как картина Мийе на выставке Пикассо.Вышеупомянутый индивид одет в красные спортивные брюки, рубашку в черно-белую клетку, белые лыжные носки и небесно-голубую спортивную куртку с капюшоном. На голове у него высокая красная лыжная шапочка, острие которой продолжается белым шнурком и заканчивается великолепным помпоном того же цвета. Его талия составляет в обхвате метр сорок, расстегнутая рубашка позволяет видеть заросшую густой шерстью грудь. Щеки человека не знакомы с водой, мылом и бритвой, а потом и с лосьонами “после бритья”. У него большой нос. Когда он сморкается, возникает ощущение, что он пожимает руку другу. Холод отполировал этот нос, окрасил его в красный цвет и наградил насморком.Что можно сказать еще, кроме того, что фамилия этого человека Берюрье?Восседая на высоком табурете, Толстяк что-то оживленно говорит аудитории, корчащейся от смеха.Он рассказывает о своих достижениях в лыжном спорте, которые якобы были у него в молодости. Я подозреваю, что он проштудировал учебник по технике лыжного спорта, но плохо запомнил термины.— Я, — заявляет этот Тартарен снегов, — ездил кататься на Малайи. Все эти хреновенькие горки, что я вижу здесь, годятся только на то, чтобы согнать жирок с начинающих. Лично я забирался на вершину и летел вниз пулей, проделывая…— Ты что же, стал снежным человеком?Он оборачивается, теряя при этом движении равновесие, валится с табурета и приземляется на задницу. Сейчас он очень похож на перезревшую грушу, свалившуюся с дерева.— Все из-за тебя, — ворчит он, поднимаясь. Я делаю шаг назад, чтобы иметь возможность полностью охватить взглядом этот феномен.— Как ты красив, — напеваю я в манере Пиаф, — Ты одновременно похож на церковника, факира и клоуна.Толстяк, немало принявший до моего прихода, взбешен:— Если ты приперся издеваться надо мной, то мог бы оставаться в Париже!Я избавляю его от всеобщего любопытства, и мы поднимаемся в его номер.Он останавливается перед зеркалом и доброжелательно смотрит на себя.— Если бы меня видела Берта, она бы обалдела от восторга, — утверждает он. — Надо мне будет сняться на цветную пленку.Я замечаю в его комнате пару лыж и не могу прийти в себя.— Это твои?— Имею честь сказать тебе “да”. — И он принимается объяснять:— Я смотрел, как другие катаются, и мне тоже захотелось. Кроме того, в отеле есть дама, с которой у меня начинается роман. Она жгучая брюнетка, кажется, испанка…— Ты здесь не затем, чтобы играть в донжуана.— Отвали! — мрачно заявляет он. — Когда инспектора посылают на две тысячи метров над уровнем моря, он имеет право развлечься, если представляется случай. По крайней мере, я так считаю.— Как наши дела? — перебиваю его я.— Бержерон по-прежнему в том отеле, наверху.— Чем он занимается?— Во второй половине дня снова катался на лыжах. Сходил на автобусную остановку. Взял лыжи и уехал на подъемнике на Бель-Понт.— Бель-Кот, серость!— Я так и сказал, — врет Толстяк.— Он поехал с двумя парами лыж?— Точно!— Ты присутствовал при его возвращении?— Да. Я всю вторую половину дня просидел в баре его отеля, где пил, дожидаясь его.— Оно и видно!— Чего?! — протестует Толстяк. — Опять оскорбительные намеки?— Так что насчет его возвращения?— Он вернулся в середине второй половины дня.— С двумя парами лыж?— Нет. У него не было ни одной. Он поднялся в свою комнату переодеться. Я промежду прочим расспросил о нем бармена. Кажется, он приехал на три дня. Еще кажется, что он приезжает сюда достаточно часто, раз или два в месяц.— Как думаешь, он тебя засек? Ты ведь следил за ним от самого Парижа. Это плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30