Она делает усилие, чтобы улыбнуться, и спокойно произносит:— Хелло!Я тоже говорю «хелло!», чтобы не отставать от остальных.— Вы тоже журналист? — спрашивает сама красота.О, какой сюрприз! Она говорит по-французски практически без акцента.— Да, — отвечаю я.И выражаю свое удовольствие и удивление тем, что слышу от нее такую легкость в употреблении моего родного языка. Она рассказывает мне, что ее мать канадка, а она сама училась в Квебеке.Это очень облегчает общение.Галиматье поначалу стоит рядом с нами и напряженно слушает, однако, видя, что разговор не идет дальше банальностей, берет пустой стакан и наливает себе приличную дозу виски «Четыре розы».— Мне бы очень хотелось написать ошеломляющую статью о вас одной, — говорю я. — Вас не очень затруднит, если мы немного прогуляемся на воздухе?— Нет, не затруднит, но мне совсем не хочется, чтобы обо мне писали что бы то ни было…— Но почему?— Я ведь никто…— Вы жена знаменитости.— И вы считаете это большим достижением в жизни?Бедняжка кажется разочарованной и потерявшей интерес ко всему на свете.Я приглашаю ее последовать за мной. Естественно, Альбер тут же устремляется следом, предчувствуя сенсацию.Мне приходится затормозить его на взлете.— Послушай, Бебер, — говорю я ему с приветливой улыбкой, — вот уже десять лет ты пишешь гадости о своих современниках, и тебе удалось сохранить свою физиономию. Долго так продолжаться не может…— Между прочим, не забудь, как ты познакомился с американцами! Я тебя представил, не так ли? — пытаясь не выдать своего возмущения, с дрожью в голосе произносит он.— Стремись сеять добро, вернется с процентами!Раздраженно пожав плечами, он возвращается, чтобы лакать виски с другими, а я спешу догнать миссис Лавми, ушедшую в конец коридора.Не поверите, но я испытываю какую-то странную неловкость. Она из тех женщин, с которыми не знаешь, с какого бока идти на абордаж. Реакции могут оказаться совершенно непредвиденными.— Вам нравится Франция? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то начать разговор. Она качает головой.— Если честно, меньше, чем я думала.— Почему?— Скорее дело не в вашей стране, а в состоянии моей души… Я переживаю не лучший период своей жизни, а поскольку сейчас мы во Франции, то в глубине моего сознания это связано и… Вы понимаете?Она не производит впечатления дуры, что довольно редкое явление среди жен знаменитых актеров.— Да, я понимаю, мадам Лавми.Похоже, пора переходить к главной теме. Конечно, передо мной сразу окажется другая женщина — несчастная, замученная мать, страдающая за своего ребенка… Но только на дне ручьев находят золотые самородки…— Поговорим о работе, — спохватываюсь я. — Так вот, мне хочется написать потрясающую статью, о которой никто даже не помышлял…— Правда?— Семейная жизнь известнейшей кинозвезды… Вы и ваш сын, мадам Лавми… С большим количеством иллюстраций… Что вы об этом думаете?Когда смотришь на нее, на ее смуглую матовую кожу, невозможно себе представить, что она способна побледнеть, однако же способна.Яркая, красивая женщина вдруг становится цвета потухшей золы. Она на миг закрывает глаза, будто для того, чтобы почерпнуть энергию и мужество в сумерках своей души. (Красиво, правда? Почему я до сих пор не академик? Что они там делают в Академии, вместо того чтобы присудить мне Гонкуровскую премию? Тужатся, напрягают мозги, снашивают очки, чтобы откопать самую сортирную книгу сезона! А нужно лишь снять трубку да позвонить, поскольку рядом с телефоном сидит талантливый малый, полный всяких мыслей и смешных образов, с потрясающим стилем и живым языком, способный закрутить умопомрачительный детективный сюжет! Но придет день, когда все признают мой гений, иначе нет никакой справедливости!)Мне кажется, мадам Лавми сейчас хлопнется в обморок. Но нет, эта женщина с характером. Она вновь открывает свои красивые горящие глаза и принимает холодный облик истинной королевы.— Да, действительно, хорошая идея, — говорит она. — Но меня не будет несколько дней. Давайте назначим встречу на следующую неделю.— О нет, я обещал написать статью в свой журнал на завтра…— Но это невозможно, я сейчас уезжаю. Короткая пауза. Подготовка. Вперед, в атаку!— Хорошо, мадам Лавми… Тогда я напишу о мистере Лавми и сыне…Если бы я был сапогом, сам бы себе двинул в зад. На этот раз ей необходимо опереться о стену.— Нет! Оставьте моего малыша в покое, — говорит она глухо.Внутри себя я срочно провожу совещание на высшем уровне и вношу в повестку дня, незамедлительно переводимую на все французские диалекты, следующее предложение: «Мой прекрасный Сан-Антонио, ты знаменит по части острого психологического чутья. Если ты достоин своей репутации, то расскажешь этой женщине всю правду за меньшее время, чем нужно Берюрье, чтобы сморозить глупость».Поразмыслив над предложением, перехожу к голосованию. Повестка дня принимается с редким единодушием.— Видите ли, мадам Лавми, у нас во Франции есть поговорка, наверняка имеющая аналог в Штатах, и звучит так: молчание — золото! Я считаю это большим заблуждением. Если бы тишина царила на нашей планете, то, согласен, мы бы избежали Азнавура, но зато не услышали бы Моцарта, а это было бы очень жаль…В этот момент я начинаю применять теорию 314-бис из академического учебника рыболова-спортсмена, а именно запускаю наживку. Я затуманиваю ей мозги, как затуманивают самый чистый анисовый ликер, наливая в него чуть-чуть воды.— Я всегда думал, что похищение детей в Штатах карается смертью? — подтягиваю я к себе наживку, следя за ее реакцией.Впечатление, будто жена кинозвезды схватилась за раскаленный утюг не с той стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43