Маман только что начала поджаривать кусочки подсоленной свинины.— Погаси газ и надень пальто, — говорю я ей быстро. — Я повезу тебя в очень короткое путешествие.Милая моя Фелиция. Она чуть не падает от неожиданности.— В такое время? Но, Антуан, сейчас уже почти одиннадцать…— Это займет часа два туда и обратно. Ты мне нужна.— Но… А твои друзья?— Они спят, и нужна атомная бомба, чтобы их расшевелить.— А мой обед…— Поставь на слабый огонь. Если мясо переварится, сделаем паштет. Прошу тебя, ма, поторопись!В принципе она была сразу согласна. Поездка с сыном ей всегда доставляет удовольствие, даже если речь идет о таком молниеносном путешествии… Она надевает пальто, повязывает шарфик и пишет на листке бумаги: «Мы скоро приедем. Если захотите есть, в холодильнике остатки ноги, а сверху на полке стоят консервы».Если все будут накормлены, ей будет спокойнее. Мы резво отчаливаем, и я ищу дорогу на Руан там, где ей и полагается быть. * * * Детский дом, именуемый пансионом ангелов, создан поистине для «золотых» детей. Я бы очень удивился, если бы увидел там маленьких индусов или малышей из перенаселенных окраин…Да, очень бы удивился. Здание в духе нормандской постройки с массивными балками расположилось на вершине холма среди высоких вековых деревьев… Газон размером с поле для гольфа спускается прямо к дороге.Я звоню. Открывать выходит садовник. Я говорю ему, что мне необходимо поговорить с директором. Он просвещает меня, что директор является директрисой, но это обстоятельство не уменьшает моего желания ее увидеть, даже наоборот.В сопровождении газонокосильщика мы поднимаемся по дорожке к дому.В доме полно симпатичных женщин с усами (что вы хотите, если за время настоящего расследования я вижу только таких), которые играют с малышами, прыгая с ними через козла или бегая друг за другом… Игровой зал огромен и чист, там много воздуха… Вдруг мы оказываемся в зимнем саду, который, очевидно, особенно красив летом. Зеленые пальмы, лианы и прочее. Среди них легкие металлические стулья с плетеными сиденьями — очень романтично, будто на картинах импрессионистов.Приходит директриса. Очень выразительная персона, опрятная блондинка. Она, должно быть, помешалась на чистоте и даже почту открывает в резиновых перчатках.Я начинаю с самого начала, то есть показываю доказательства моих высоких функций полицейского чиновника. Ее это не колышет.— Вы, собственно, по какому вопросу?Что ж, вынимаю из своего бумажника фотографию, тщательно вырезанную собственными руками из журнала «Сине-Альков».— У вас находится этот ребенок, не так ли? Она изучает картинку.— Да, это маленький Джонсон.Я правильно сделал, что не стал называть детку по имени. Привезя ребенка сюда, мамаша Таккой записала его под вымышленным именем. В подобных детских заведениях для звезд чек на круглую сумму всегда заменяет официальные документы, особенно если чек лопается от количества нулей, стоящих после одной смысловой цифры.Этим соображением я делюсь с директрисой, отчего она смущается и краснеет.— Видите ли, дама была рекомендована американским агентством. Я попросила ее паспорт, но она его забыла и обещала привезти в следующий раз, когда…— Естественно…У нее скашивается крыша после прочтения подписи под фотографией.— Так это сын актера Фреда Лавми?— Ну вот видите. Но это не все. Я спешу и желаю забрать ребенка.— Но…— Успокойтесь, я привез с собой дипломированную нянечку, которая сумеет побеспокоиться о малыше. Распорядитесь принести младенца!Мой приказной тон ей не нравится. Но что поделаешь, когда перед тобой сама власть? Она бросает последний взгляд на мое удостоверение и спешно уходит.Лично я рад снова чувствовать себя в форме. В какой форме? — спросите вы. Да в форме флика, если вас устраивает. Флика, который ухватился за верный конец.Проходит примерно четверть часа, состоящая, как известно, из пятнадцати минут, и появляется директриса, а следом усатая дама в белом халате с ребенком на руках. Я сравниваю оригинал с фотографией. Ошибки быть не может, передо мной сын Лавми…Оставив свой адрес хранительнице несчастных детских душ на тот случай, если вдруг на нее наедут, возвращаюсь в машину.Если бы вы видели лицо Фелиции, когда я приближаюсь к ней с ребенком на руках.Она краснеет, белеет, синеет, но в конце концов отбрасывает свой триколорный патриотизм и спрашивает с надеждой в голосе:— Антуан! Это… Это твой?Надо ж такое вообразить! А с другой стороны, она права: не Дед же Мороз его принес! Маман тут же выстраивает сценарий. Я был любовником несчастной девушки. Та умерла, дав жизнь этому маленькому поганцу с фаянсовыми глазами. Я поместил ребенка в приют, не осмелившись открыться Фелиции. Но угрызения совести замучили мои родительские внутренности (хирург бы уточнил: в конце коридора на выходе), и я решился представить ей своего маленького Сан-Антонио.— Нет, маман, не мой…Ее лицо моментально тускнеет.— Жаль, — говорит она просто. — Он был бы таким чудесным подарком, Антуан… Я бы хотела еще при жизни…— Еще при жизни я набью детьми дюжину родильных домов, маман, обещаю.— Какой он миленький! Поезжай потише. Машинально я убираю ногу с газа. И ощущаю какую-то еле различимую радость в своей бронированной душе. В принципе Фелиция права: не было бы большой глупостью — во всяком случае, не большей, чем все остальные, — завести в нашем доме маленького засранца. Загвоздка в том, что для комплекта там же придется содержать и его мамашу.Я не понимаю, почему до сих пор не додумались открыть специальный отдел с полками в «Галери Лафайет» или «Самаритэн»! Полки с детьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43