Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит — быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность?! Что я могу?!
Затемнение справа. Прожектор освещает Ш а р д е ц к о г о. Он стирает записи с доски, отходит.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем он в них есть. Надо что то совсем иное. Что-то совсем новое и ни с чем не сообразное. Чтоб ни в какие ворота не лезло. Тогда пойму. Но этого — нет... (Подходит к книжному шкафу, достает кни гу.) Посмотрим, что об этих предметах пишет профессор Голдвин!
Листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Голдвина.
Знакомо... Известно... Знакомо... Ага, вот!
Г о л д в и н (лекторским тоном). «...Нейтрино. Пока непонятно место этой частицы в строении материи. Протоны и нейтроны образуют ядра атомов. Мезоны, обмениваясь между ними, исполняют роль ядерных связок. Электроны вместе с названными частицами образуют атомы вещества. А для чего в природе нейтрино? Трудно допустить, что оно создано лишь для подтверждения теории Паули о бета-распаде...»
Ш а р д е ц к и й. Справедливо. (Листает.) А вот это...
Г о л д в и н. «...Из этой гипотезы можно вывести захватывающее представление, что Вселенная представляет собою нейтринное море, а наш мир — лишь волнение на поверхности этого моря. Все наши наблюдения относятся к этой поверхности. Мы еще не проникли в глубинные процессы взаимопревращений в материи».
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно. (Закрывает книгу.) Что же дальше, профессор?
Голдвин молча отступает. Прожектор, освещавший его, гаснет.
Да... жаль. Если бы мы работали вместе, то, пожалуй, осилили бы эту задачу, а? (Возвращается к доске.) Итак, нейтринное море... Попробуем представить его уравнением. (Пишет.)
Затемнение слева. Прожектор освещает Г о л д в и н а. Он стоит у лабораторного стола.
Г о л о с Г о л д в и н а. Люди уже привыкли к тому, что есть радиация, реакторы, вырабатывающие плутоний, ракеты, ядерные испытания. Они забыли, что лет тридцать назад этого наваждения не было. Они привыкли к страху... Нет, вздор: к страху привыкнуть нельзя. И страх, страх, страх царит над миром. Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого может не стать? Безумный мир! Больной мир!.. Надо торопиться, пока не поздно — сделать, что могу. Но что я могу? Немыслимая задача: не просто понять новое — на это меня хватило бы! — а сделать нужное открытие... Как? Как нащупать связь ядра с внешним миром? (Оста навливается у книжного шкафа.) М-м.. что пишет о ядрах и нейтрино мой русский коллега? (Берет книгу, листает.)
Луч прожектора освещает стоящего рядом Шардецкого.
Ш а р д е ц к и й. «...Мы замечаем лишь те взаимодействия нейтрин с ядрами, при которых происходит радиоактивный распад ядра — то есть только те, что можем заметить с помощью нынешней техники измерений. Но значит ли это, что нейтрино меньших энергий не взаимодействуют с ядром? Думаю, что нет».
Г о л д в и н. И я так думаю, коллега. Я намеревался обсудить с вами этот вопрос на симпозиуме... но он не состоялся. Что же дальше? (Листает.) Расчеты сечений захвата нейтрин... знакомо. О, вот интересная мысль!
Ш а р д е ц к и й. «...По-видимому, нет ничего более устойчивого, чем ядро, которое только что распалось и выделило избыток энергии. Исследование таких ядер представляло б большой интерес...»
Г о л д в и н. Да-да! Но как их исследовать?
Шардецкий молчит. Лицо его неподвижно. Прожектор, освещаю щий его, гаснет.
Да-да... Мы сейчас роем два туннеля через одну и ту же гору. Каждый — свой. И таимся, чтобы они не услышали стук наших кирок и лопат, а мы — их!.. Но постой... В этом мысли: наиболее устойчивы ядра, которые только распа-лись, — что-то есть. (Садится за стол, раскрывает журнал, берет карандаш.) Прикинем-ка...
Затемнение справа. Полный свет слева. Кабинет Ш а р д е ц к о г о. В дверях, прислонившись к косяку, стоит С а м о й л о в. Курит, наблюдает за Шардецким, который жестикулирует возле доски. Тот наконец замечает С а м о й л о в а.
Ш а р д е ц к и й (его застали врасплох, он сердится). А вы по-прежнему небриты, Петр Иванович!
С а м о й л о в (трогает подбородок). Растут, треклятые...
Ш а р д е ц к и й (смотрит на часы). Который час? Мои стали.
С а м о й л о в. Третий.
Ш а р д е ц к и й. Угу. И какое же у вас ко мне дело в третьем часу ночи?
С а м о й л о в. Да я, собственно, так — заглянул на огонек... (Затягивается, пускает дым в потолок.) Я говорю: вот мы не знаем, какой атом радиоактивного вещества когда распадется, — а клоп знает.
Ш а р д е ц к и й. Какой клоп?!
С а м о й л о в. Обыкновенный. Клопус вульгарис. ( Поку-ривает .) Пустил я его давеча на пластинку со слоем радиоактивного кобальта. Ну, он блуждал, петлял... и вылез необлученным. Пять раз гонял его по пластинке — ни одного гамма-кванта не схватил. Измеряли.
Ш а р д е ц к и й (ошеломленно). Не может быть... Мис-тика! Хотя нет, почему же? Может. Действительно, в каждый момент какие-то атомы кобальта взрываются гамма-квантами, какие-то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же — у клопа какие-то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует: какие атомы около него будут распадаться — и поворачивает от них подальше?
С а м о й л о в. Я так думаю, oнизменение нейтринных потоков от ядер чувствует. Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают их неодинаково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28