Дурман повиновения из
сострадания рассеялся.
Ринальдо был теперь прозрачен для Мэлора: щуплый перепуганный тиран,
бросающий в термоядерную топку сорок миллиардов человек ради того лишь,
чтобы скрыть свою безграмотность, замести следы и продлить мертвое
вращение маховиков и шестерней изжившей себя власти. В голове не
укладывался этот ужас.
О чем тут можно будет говорить? Отвечать на такое нужно не словами.
Сегодня - день ответа.
Должно удаться.
Откуда же берутся такие люди до сих пор, в тысячный раз с болью и
ненавистью думал Мэлор, идя в свою рубку. Серебристые мягкие ступени - на
вид зеркальный металл, на ощупь текинский ковер - винтом возносили его
выше и выше, к тому мигу и той точке пространства, где он сможет наконец
отомстить и поставить все на свои места. Власть развращает, растлевает,
думал он, идя по безлюдному коридору, залитому веселым, как бы солнечным
светом, власть, власть. Что она такое? Неужели только ради утехи больного
самолюбия, не имея никакой иной корысти, можно пойти на преступление?
Невозможно поверить, и не верить - нельзя; преступление совершилось у меня
на глазах, и я даже не сразу это понял, потому что это невероятно,
немыслимо. Он же просто от меня избавился. Вышвырнул. Сослал, чтобы я не
шумел. Ненавижу, ненавижу! И как ловко эти мерзавцы пользуются тем, что у
нас совесть есть, а у них - нет. А я еще берег его, боялся слово резкое
сказать, сострадал... Вспоминая свое сочувствие и уважение,
загипнотизировавшие его во время последнего разговора, Мэлор готов был
выть от унижения и бессильной обиды.
Да неужели всякая необходимость напрячь силы общества сверх обычного
из-за таких вот Ринальдо будет до скончания века приводить не только к
героизму, но и к фашизму? Но тогда этот палач в чем-то прав: скажи правду,
и скачущими пузырями вынырнут из беспросветно-коричневой жижи времен
шарнирно шустрые, как марионетки, штурмовые отряды с негаданными
шмайссерами образца XXII века; и лица тех, кто, надрываясь, строит корабли
и сам готов без понуждения забыть себя ради ближних, плотно лягут в
перекрестия лазерных прицелов для того, чтобы способность к любви и
самопожертвованию обрела единственный, беспросветно-коричневый адрес. Ах,
вы живете ради людей? Так живите ради тех людей, которых мы вам укажем. А
кто вздумает выбирать сам - пуля. Сколько их будет, мерзавцев? Пять
процентов? Пятнадцать? Пятьдесят? Уже не знаю. Уже не уверен, что пять.
Нет, нельзя искушать перенапряжением; для таких, как этот Ринальдо,
перенапряжение - золотое времечко. Но что же делать, если без
перенапряжения не спастись?
Хватит, хватит, я все исправлю, думал Мэлор, опуская дрожащие,
ледяные руки на кристаллические сенсоры пульта, наконец-то их
безграмотность я обращу против них, на пользу нам... Тяжело, страшно - но
что же делать? Кто, если не я? Землю-то, людей-то надо спасать! И щурят, и
ветлу над Лбовкой... и те сотни километров Китайской стены, которые не
предназначены для эвакуации... Во что бы то ни стало.
Сложные соцветия индикаторов экранировки и сигнализации расцвели на
панелях; в открывшемся, казалось, прямо в искрящуюся звездную бездну
панорамном экране было видно, как гиперболическая громада смонтированного
в пространстве генератора поплыла, ориентируясь - блики звезд текли по ее
полированным бочкообразным бокам, - и уставилась семисотметровым раструбом
на солнце Терры. Мэлора била нервная дрожь, и мимоходом он пожалел, что не
прихватил свитер; он начинал революцию один, без прикидок и проверок, он
никому не мог доверять из тех, что были вокруг; и неудачи не должно было
быть, победа нужна была с первой попытки. Изнутри на двери рубки беззвучно
и массивно наползли тускло отблескивающие листы непробиваемых штор, четко
вошли в пазы - и с мягким, но раскатистым в хрустальной тишине зала
щелчком захлопнулась блокировка.

Запел зуммер. Мэлор дал контакт, и голос Чжуэра встревоженно сказал
из селектора:
- Мэлор Юрьевич. Куда такая утечка энергии? Сегодня эксперимент не
оговаривался и в утвержденном плане не значится, по-моему.
Вот я и начинаю врать. Но что делать-то? Вести себя подло с подлецами
- долг честного человека, подумал Мэлор в тысячный раз. И все равно ему
было душно и тошно, и в глубине души он не был уверен в правоте этой
истины - от нее тоже припахивало пьяным перегаром какого-то захолустного
штурмбанфюрера, перебравшего шнапсу, оттого что его обошли по службе.
Счастье, подумал Мэлор, что не видно лица.
- Вы ошиблись, - сказал он. - Это из другой сферы. По линии работы со
звездой, а не по связи, - он старался говорить совсем ровно, чтобы не
выдать бешеного волнения. - Помните, в самом начале планировался
параллельный проект "Регулировщик"?
- Да, помню, - сказал Чжуэр после паузы. - Ринальдо говорил.
Будь проклят ваш Ринальдо, думал Мэлор, распаляя себя. И ведь я было
раскусил его, когда узнал о медкомиссиях; а он, почувствовав, начал
вываливать ужас за ужасом, так что я жалеть его начал, гада...
- Но сроки не были утверждены, - закончил Чжуэр.
- Считайте, что я потихоньку начал, - отрезал Мэлор.

РИНАЛЬДО
- Ринальдо, - напевно и тихо сказала Чари.
Точными, чуть угловатыми движениями подростка она поставила на столик
два бокала, полных ароматного сока, и, не присаживаясь, отошла к окну.
Остановилась к Ринальдо спиной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36