Леса кругом глухие, дремучие,
зверье...
У избы на ошкуренных бревнах сидела Устя.
- А я сон видела, тятя...
Кондратий остановился.
- Будто спускаюсь я, тятя, в лог, а за мной собака чужая, лохматая.
За подол норовит схватить. Испугалась я, пала в траву. Чую: лижет меня
чужая собака, теплом дышит...
- Вещий сон. - Кондратий засмеялся. - Не зря по нашим полям Орлай
рыщет, девицу-красавицу высматривает.
- Господи, спаси и помилуй! - Устя всплеснула руками. - Бусурманин
вить он, тятя! Нехристь. Неужто сон сбудется!
- Небось, не украдет, - успокоил Кондратий дочь, увидел пустые ведра
и упрекнул: - За водой мать послала, а ты стоишь!
Устя стала жаловаться на тяжелые березовые ведра.
- Надцелась я, тятя!
- Неслухи вы с Ивашкой.
Кондратий зашел в избу, достал из-под лавки топоры - широкие,
крепкие, новгородской работы. Любой из трех доброго коня стоит. Знал, что
заклинены и наточены топоры, а удержаться не мог, вертел их в руках,
любовался.
Пока собралась семья в избу, совсем рассвело.
Кондратий склал топоры в угол и пошел к столу. Сыновья и девки
потянулись за ним, застучали чурбаками по глиняному полу.
- О-хо-хоо, - вздыхала Татьяна, разливая кислое молоко в деревянные
кружки. - Совсем заездили молодшенького! Не поест Ивашка горячих
ерушников!
Немая Параська собралась реветь. Гридя показал ей кулак и закричал в
ухо:
- Жив твой Ивашка! Не лешева с ним...
Параська понимала все и слышала не хуже других. Онемела она от
великого страху лет пятнадцать тому назад. Уходил тогда Кондратий с семьей
от галицкого князя, шла с ним и сестра Анфиса с дочерью. Лесами брели
дремучими, кони и люди выбивались из сил. Отстала Анфиса с дочерью, нагнал
их черемисин окаянный, задавил мать, а Параська спаслась как-то...
Прибежала, треплет Кондратия за рубаху, а сказать не может. Мычит девка,
лицо руками скребет, да что толку - слово изо рта пятерней не вытащишь...
Устя вертелась на чурбаке, как сорока.
- Выдь погляди, - сказал ей Кондратий. - Не идут ли из ултыра?
Устя бросилась бежать.
- Богу поклонись! - закричала на нее Татьяна. - Хлеб, поди, ела,
скоморошница!
- Не оскудеет пища постная, скоромная, молосная, - забормотала Устя,
кланяясь на все стороны. - Яко хлеб ломливый на вечере Исусовой... Аминь!
Она убежала.
- Лошадей погоним? - спросил Прохор отца.
- Запрем.
Прохор отодвинул кружку, стряхнул с бороды крошки.
- Пойду загоню.
- Подожди, - остановил его Кондратий. - Меч и рогатину возьмешь с
собой на лядину.
Гридя захохотал:
- Тятька на побоище собрался!
- Чего гогочешь! - рассердился на сына Кондратий. - В лесу живем, на
чужой земле.
- А летось Ивашка княжеских данников подстрелил. Мы куницу
скрадывали. Собаки оттоль, с низины, ходом идут, а мы, значитца, прямиком,
уметами порем. Ивашка и отстал, будто бахилы переобуть...
Параська слушает, рот разинула. Татьяна ее не гонит, самой любо
послушать про молодшенького.
"Хоть старшего сына бог ума не лишил", - думает Кондратий, глядя на
них.
- Идут! Идут! - заголосила Устя.
Кондратий встал и, перекрестясь, пошел в свой угол. Снял со стены
колпак и опояску.
Устя забежала в избу и начала тормошить брата:
- Чего сидишь, неторопь! Невеста твоя идет, Вета!
Не выпуская кружки из рук, Гридя отбивался локтями:
- Отвяжись. Ну тя...
Кондратий пристегнул к опояске широкий охотничий нож и пошел
встречать другодеревенцев. Они еще не поднялись из лога, а он уже стоял за
воротами, ждал их. Подошла Татьяна с туеском, шепча на ходу молитву. Она
просила у Христа прощения за кумовство с ултырянами.
Другодеревенцы тянулись гуськом: впереди всех маленький Туанко, потом
старый Сюзь с сыном, с топорами оба, за ними три бабы, у баб за плечами
пестери.
Старый Сюзь вышел из лога. Кондратий низко поклонился ему, взял у
Татьяны туесок с медовым квасом, подал:
- Юже, выпей, большой хозяин. Выпей!
Старый Сюзь напился и отдал туесок Татьяне.
- Юже, матушка, испей, - поклонилась Татьяна большой хозяйке ултыра,
протягивая туесок с квасом. - Устала, небось.
Старая Окинь отпила, улыбнулась ей и прошептала беззубым ртом:
- Оч ме.
Татьяна приняла от нее туесок, стала поить остальных, косясь на
девок. Устя обнимала Вету, внучку старого Сюзя. Вета балабонила, Устя
хохотала, слушая ее. "Господи, господи, - вздыхала Татьяна, - совсем
опоганилась с нехристями!"
Прохор вывел заседланного мерина. Гридя вынес кожаный мешок с едой и
подсечные топоры. Прохор забросил мешок на седло и стал привязывать.
Кондратий спросил старого Сюзя - все ли подошли из ултыра или остался
кто?
- Пера сам идет.
Старый Сюзь говорил долго. Кондратий понял одно: младший брат старого
Сюзя пошел на Шабирь-озеро снасть-кулом трясти.
- Ждать будем?
Старый Сюзь покачал головой.
- Прибежит Пера. Не бойся, Рус.
От Шабирь-озера до лядины, Кондратий знал, меньше версты, а Пера
лучший охотник в ултыре, найдет их, не заблудится.
- Ну, с богом, - сказал Кондратий. - Пошли!
Старики стали спускаться к речке. За ними Гридя и Туанко, потом
девки, старая Окинь, позади всех Прохор. Он вел на поводу мерина. Перешли
вброд речку, вышли на луговину и долго брели по густой непутаной траве.
Кондратий радовался, глядя на сочные желтоголовые травы, вспоминал
княжеские луга на Сухоне, шалаши смердов...
- Питья и брашна Юрий-князь на сенокосе не жалел, а страдники пели
невесело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22