Это чертовы юаровцы. Думали, мы потребуем от них отменить рабство…
– Французы! – завопил Джордж. – Французы!
– Вьетнамцы, – сказал Леонард.
– Нет, не вьетнамцы, – ответил Том. – Когда мы разделались с этими несчастными, у них не осталось даже хлопушки. И решение не наносить ответного удара наверняка принял не Элиот. Он, небось, погиб вместе со всеми. Решал какой-то генерал в самолете, можешь поспорить на свою вставную челюсть. Вот ведь удивил – и весь мир, и себя самого. Особенно себя самого. Интересно, кто это был?
– Трус и предатель, – сказал Коста.
– Достойный человек, – сказал Том. – А если бы нанес ответный удар по Китаю и России, был бы преступником и убийцей. К тому же Россия в ответ послала бы свои ракеты, и в Северной Америке сейчас не осталось бы паршивого муравьишки.
– Муравьи бы выжили, – сказал Джордж.
Мы со Стивом упали лицами на стол и ржали, тыча друг друга в бок – «нажимали кнопку», как выражается старичье. Странно – нажал кнопку и началась война… Том взглянул укоризненно, мы выпрямились и сделали по глотку, чтобы унять смех.
– …пережили больше пяти тысяч ядерных взрывов, – говорил Коста. (С каждой новой встречей число увеличивалось.) – Пережили бы и еще несколько. Я вот о чем: враги тоже заслужили пяток бомбочек. – Он разошелся не на шутку; хотя старички спорят всякий раз, как сойдутся вместе, Коста по-прежнему злится на Тома. – Нажми Элиот кнопку, мы были бы в одной лодке, имели бы шанс выкарабкаться. Эти гады не дают нам отстроиться, восстановить хозяйство!
– А это чем не хозяйство, Эрнест? – Том, пытаясь вернуть разговор в шутливое русло, обвел рукой ярмарочную поляну.
– Кончай дурака валять, – сказал Коста. – Я имею в виду, восстановить все, как было.
– Ага, чтобы нас снова разбомбили, – сказал Том. Однако Леонард слушал только Дока:
– Мы бы восстанавливались наперегонки с коммунистами. И ты знаешь, кто бы кого опередил. Мы – их!
– Ага, – сказал Джордж, – или французов… Барнард тряхнул головой и отобрал у Стива бутыль.
– Тебе как врачу не следовало бы желать другим такого, Эрнест.
– Мне как врачу виднее, что они с нами сделали, – огрызнулся Док. – Загнали в яму, как медведей.
– Пошли отсюда, – сказал Стив. – Сейчас начнут выяснять, кто нас завоевал – русские или китайцы.
– Или французы. – Я соскользнул со скамьи и глотнул на прощанье из стариковой бутыли. Том отвесил мне тумака и крикнул:
– Идите отсюда, неблагодарные юнцы. Не желаете слушать историю.
– В книжках прочитаем, – сказал Стив. – Они не напиваются.
– Чего мелет! – сказал Том. Его дружки рассмеялись. – Научил его читать, а он говорит, что я пьян.
– От твоей учебы у них мозги набекрень, – сказал Леонард. – Ты часом книжки не вверх ногами держишь?
Мы ушли, провожаемые подобными замечаниями, и враскачку направились к рыжему дереву. Это был огромный старый дуб, один из полудюжины в парке, на его ветвях висели обернутые рыжей прозрачной пластмассой газовые фонари – знак мусорщиков из центрального округа Ориндж. Здесь ближе к середине ночи собиралась наша компания. Никого из Онофре мы не нашли, поэтому уселись в обнимку на траве и принялись отпускать похабные шуточки на счет прохожих. Стив жестом подозвал продавца спиртного и купил за два десятицентовика бутылку текилы. «Вернешь назад без трещины, иначе жди затрещины», – пропел, уходя, продавец. По другую сторону оранжевого дерева жужжал и потрескивал маленький педальный движок – компания мусорщиков подключила к нему маленькую микроволновую духовку и пекла шматы мяса с целыми картофелинами. «Разогрей и ешь! – орали они. – Вот так чудо-печь! Разогрей и ешь!» Я глотнул текилы – крепкое зелье, но во хмелю хотелось пьянеть еще больше – и объявил Стиву:
– Я хорош. Borracho. Aplastaaaa-do [[5 - Пьян. В стельку (исп.).]].
– Оно и видно, – сказал Стив. – Глянь, сколько серебра. – Он указал на мусорщицу в тяжелом ожерелье. – Глянь! – Приложился к бутылке. – Хэнкер, эти люди богаты. Могут делать что угодно. Идти, куда захотят. Быть кем вздумается. Мы должны раздобыть серебра. Как угодно. Жить – это не просто день за днем ковыряться на одном клочке земли ради пропитания, Генри. Так живут звери. Но мы – люди, Хэнкер, люди, не забывай, и Онофре для нас мал, мы не можем прожить всю жизнь в одной долине, как коровы, жуя жвачку. Жуя жвачку и дожидаясь, пока нас запихнут в чудо-печь и спекут… Хм… Дай-ка мне еще глотнуть, Хэнкер, друг сердечный, меня внезапно охватил приступ неутолимой жажды.
– В самом себе живет бессмертный дух, – мрачно заметил я, передавая ему бутылку. Обоим уже не стоило пить, но, когда подошли Габби, Ребл, Кэтрин и Кристин, мы помогли им прикончить еще бутылек. Стив позабыл про серебро и стал целоваться с Кэтрин – за ее рыжими волосами не было видно, как они это делают. Оркестр – труба, кларнет, два саксофона и басовая скрипка – заиграл снова, и мы затянули под музыку: «Матильда», «О, Сюзанна» или «Я только что видел». Мелисса подошла и села рядом. Я обнял ее и понял – она пила и курила. Из-за Мелиссиного плеча мне подмигнула Кэтрин. Оркестр наяривал, вокруг оранжевого дерева собиралось все больше народу, и скоро мы уже ничего не видели, кроме ног. Сперва мы в шутку угадывали горожан по одним ногам, а потом потанцевали вокруг дерева вместе со всеми.
Много позже мы двинулись к лагерю. Это было здорово. Мы пробились через поющую толпу, вернули бутылки продавцу и вышли на аллею, пошатываясь, держась за руки и горланя «Большие надежды» под стихающие звуки оркестра.
На полпути из-за деревьев выскочила компания. Меня грубо бросили на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18