Где-то шумел водопровод. Изредка пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь.
– Когда возвращаешься и гасишь свет… и темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом… Тогда снова включаешь свет и смотришь, смотришь в одну точку…
Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя женщина – невзрачная и поблекшая. Она какая-то другая. Вдруг появились глаза. И лицо. Что-то на меня глядит… Должно быть, тени… Их озаряют сполохи нежного пламени в моей голове… Первые отблески хмеля.
Равик не слушал, что говорила Жоан Маду. Он все это знал и не хотел больше знать. Одиночество – извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. Вдруг где-то в мглистой дымке зазвучала скрипка. Загородный ресторан на зеленых холмах Будапешта. Удушливый аромат каштанов. Вечер. И, – как юные совы, примостившиеся на плечах, – мечты с глазами, светлеющими в сумерках. Ночь, которая никак не может стать ночью. Час, когда все женщины красивы. Вечер, как огромная бабочка, распластал широкие коричневые крылья…
Он поднял глаза.
– Спасибо, – сказала Жоан.
– За что?
– За то, что вы дали выговориться, не слушая меня. Это было хорошо. Я в этом нуждалась.
Равик кивнул, он заметил, что ее рюмка снова пуста.
– Хорошо, – сказал он. – Я оставлю вам бутылку.
Он встал. Комната. Женщина. Больше ничего. Бледное лицо, в котором уже ничто не светилось.
– Вы хотите идти? – спросила Жоан. Она оглянулась, точно в комнате кто-то прятался.
– Вот адрес Морозова. И его имя, чтобы вы не забыли. Завтра вечером, в девять. – Равик записал все на бланке для рецепта, вырвал листок из блокнота и положил на чемодан.
Жоан встала и взяла плащ и берет. Равик посмотрел на нее.
– Можете меня не провожать.
– Я не собираюсь. Только не хочу оставаться здесь. Не сейчас. Поброжу еще немного.
– Все равно придется вернуться. И опять будет то же самое. Не лучше ли остаться? Ведь самое трудное осталось позади.
– Скоро утро. Когда я вернусь, уже будет утро, и жить станет проще.
Равик подошел к окну. Дождь лил не переставая. В желтом свете фонарей его мокрые серые нити извивались на ветру.
– Вот что, – сказал он. – Выпьем еще по рюмке, и ложитесь спать. Погода не для прогулок.
Он взял бутылку. Неожиданно Жоан вплотную придвинулась к нему.
– Не оставляй меня здесь, – быстро и горячо заговорила она, и он почувствовал ее дыхание. – Не оставляй меня здесь одну… Только не сегодня. Я не знаю, что со мной такое, но только не сегодня! Завтра наберусь мужества, но сегодня не могу… Я измучена, надломлена, разбита и теряю последние силы… Не надо было уводить меня отсюда сегодня, именно сегодня… Теперь я не вынесу одиночества…
Равик осторожно поставил бутылку на стол и высвободил свою руку.
– Дитя, – сказал он. – Рано или поздно все мы должны привыкнуть к этому. – Он посмотрел на шезлонг. – Могу прилечь и здесь. Нет смысла идти куда-то еще. Для сна осталось несколько часов. В девять утра у меня операция. Тут можно спать не хуже, чем дома. Мне не впервые нести ночную вахту. Понимаете меня?
Она кивнула, но не отодвинулась от него.
– В половине восьмого мне надо уйти. Чертовски рано. Еще разбужу вас.
– Не важно. Я встану и приготовлю вам завтрак…
– Ничего вы не будете для меня готовить. Позавтракаю в ближайшем кафе. Как простой скромный рабочий. Кофе с ромом и булочка. Остальное – по приходе в клинику. Хорошо бы попросить Эжени приготовить ванну… Ладно, останемся здесь. Две души, затерявшиеся в ноябре. Спите на кровати. Если хотите, я побуду у старика портье, пока вы уляжетесь.
– Не надо, – сказала Жоан.
– Я не сбегу. К тому же нам нужно еще кое-что – подушки, одеяло и прочее.
– Я могу позвонить.
– И я могу. – Равик потянулся к звонку. – Лучше, если это сделает мужчина.
Портье не заставил себя долго ждать. В руке у него была бутылка коньяку.
– Вы переоцениваете наши возможности, – сказал Равик. – Премного благодарен. Но мы – люди послевоенного поколения. Принесите одеяло, подушку и пару простынь. Я вынужден заночевать здесь. На улице слишком холодно, и дождю конца не видно. А я только позавчера встал с постели после крупозного воспаления легких. Можете все это сделать?
– Разумеется, мсье. Я и сам хотел это предложить.
– Хорошо. – Равик закурил сигарету. – Я выйду в коридор. Произведу смотр обуви перед дверями. Мой любимый вид спорта. Не сбегу, – сказал он, уловив взгляд Жоан. – Я не Иосиф Прекрасный. Не брошу свое пальто на произвол судьбы.

Портье появился в коридоре с постельным бельем. Увидев Равика, он остановился. Его лицо просияло.
– Такое не часто встретишь, – сказал он.
– И со мною это не часто случается. Только в дни рождения и на Рождество. Давайте вещи. Отнесу их сам. А это что?
– Грелка. Ведь у вас было воспаление легких.
– Чудесно. Но я согреваю свои легкие коньяком. – Равик достал из кармана несколько кредиток.
– Мсье, у вас, конечно, нет пижамы. Могу одолжить.
– Спасибо, дорогой. – Равик посмотрел на старика. – Только она наверняка будет мне мала.
– Что вы, как раз впору придется. Совершенно новая. Скажу по секрету – получил в подарок от одного американца. А он – от одной дамы. Я таких вещей не ношу. Только ночные рубашки. А пижама совершенно новая, мсье.
– Ладно. Тащите. Посмотрим.
Равик ждал в коридоре. Перед дверями стояли три пары обуви. Пара закрытых ботинок с растяжным резиновым верхом. Из-за двери доносился могучий храп. У другой двери были выставлены коричневые мужские туфли и дамские лакированные полусапожки на высоких каблуках и с пуговками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23