К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин.
– Знаю, – усмехнулся я. – Я сразу же навел о вас справки.
– Я просто по собственному желанию ушел на покой. Хотел писать… Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких «но», я все же этим делом увлекаюсь. А с вами как было?
Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов.
– Вы знаете, какой у них сейчас условный знак?
– Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, – сказал я. – Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к «посвященным», потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или… – Я ухмыльнулся. – Или соблазнить.
– Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придет в голову, – сказал Периго. – Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик… Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. – Он положил на мое запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой «V». – Затем вы говорите: «V» означает «Victory» – победа, и не с маленькой буквы, а с большой». Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладет указательный палец левой руки поперек этих двух поднятых пальцев, так что «V» превращается в опрокинутое «А», и изрекает: «Прекрасно. Я это запомню». Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живем! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь. Ну-ка, Нейлэнд, прорепетируйте. Это вам может скоро пригодиться.
Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:
– Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить ее. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили?
– Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она даже не дает себе труда подделываться под такую женщину – вспомните хотя бы ее гостиную… В-третьих, с ее происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что ее не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом ее привели к присяге, обучили двум-трем приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна…
– Но почему именно магазин? – спросил Периго. – Ведь это действительно совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, – засмеялся он. – Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.
– Да, она только обделывает делишки на черном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, – вскипел я вдруг. – Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы ее до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой.
– Полно вам, Нейлэнд, – запротестовал Периго. – Она прелестная, декоративная женщина…
– Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, – сказал я. – И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду.
– Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, – сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. – Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое… – Он закончил выразительным жестом.
– Ладно, не обо мне сейчас речь, – оборвал я его резче, чем хотелось. – Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю – и упоминание о цветах в книжке Одни подтверждает мою догадку, – что «Магазин подарков» заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68