Ни он, ни она меня не заметили.
Когда я повернул обратно, из группы собравшихся возле спиритического стола раздалось несколько громких голосов. Одна женщина-негритянка вырвалась из кружка и побежала в цех резки. Через несколько секунд я услыхал ее громкий разговор с подругами, а потом чей-то плач.
К концу следующей недели все цветные женщины оставили фирму.
Уже наступила ночь, а дом все еще горел; на сотню метров от него все пылало оранжевым светом. Настроение группы неуловимо изменилось. Для меня – я осмеливался предполагать, что и для остальных тоже, – зверское изнасилование четырех молодых женщин стало наглядным воплощением судьбы похищенных у нас. Одно дело – воображать жестокость, совсем другое – быть ее свидетелем.
Думаю, каждый оказался по-своему ошеломлен и подавлен… Но наша групповая реакция была гораздо более определенной – не позволить втянуть себя в гражданскую войну. О поиске женщин речь не заводилась; однако увиденное в догоравшем доме еще более укрепило мою решимость. Меня беспокоила Салли. Дочь занимала все мысли. Не жена, а моя невинная дочь Салли.
Как только тьма сгустилась, я отошел от группы и направился в дом метрах в двадцати от того, что мы подожгли. Ощущался жар тлевшего дерева. Пламени уже не было, но дому еще предстояло дымить несколько часов. Воздух был наполнен сладковатым дымом, его запах доставлял нескончаемое удовольствие.
Я сидел в старом кресле в одной из верхних комнат занятого мной дома и размышлял о том, что стану делать утром.
Время шло. Слух уловил гул моторов, но сперва я не придал этому значения. Потом гул стал громче, он заглушил все мои мысли. Я вскочил с кресла, промчался по дому и выбежал в огород через заднюю дверь.
Небо было безоблачным, четвертушка луны давала достаточно света, чтобы смотреть под ноги. В доме я сидел в темноте (временно занимая чужое жилье, мы никогда не пользовались светом) и моим глазам не надо было привыкать к этому слабому освещению.
Потребовалась лишь пара секунд, чтобы определить источник звука: боевой порядок вертолетов, которые на низкой высоте быстро приближались с юга и должны были пролететь над деревушкой. Когда они оказались совсем близко, я упал на землю, не выпуская из руки карабин. Я пересчитал их: двенадцать. Через несколько секунд они снизились и приземлились в поле за деревней.
С того места, где я лежал, их не было видно. Я вскочил на ноги и выглянул из-за изгороди. Рев двигателей разом уменьшился до низкого ровного мычания.
Я ждал.
Прошло десять минут, а я продолжал стоять, соображая, как бы вернуться к остальным. Никакое объяснение появлению вертолетов в голову не приходило; не мог я и догадаться, знают ли прилетевшие о нашем присутствии в деревушке. Они не могли не заметить дотлевавший дом.
Меня напугали внезапный артиллерийский залп на близком расстоянии и два или три громких взрыва. По вспышкам я догадался, что стреляли на дальней стороне большого леса, что тянулся вдоль главной дороги примерно в полутора километрах от деревушки. Я увидел там столбик белого пламени, взорвавшийся в небе ярким красным светом.
Почти сразу же вертолеты взлетели, по-прежнему держа боевой порядок. Они набрали высоту и направились к лесу. Я стал терять их из вида, но шум двигателей слышал отчетливо.
Позади меня возникло какое-то движение: дверь дома открылась и снова закрылась.
– Это вы, Уитмэн?
Был виден силуэт мужчины. Пока он подходил, я разглядел, что это Олдертон, с которым у нас было всего лишь шапочное знакомство.
– Да. Что происходит?
– Никто не знает. Лейтиф послал меня найти вас. Какого черта вы тут делаете?
Я ответил, что искал еду и что через несколько минут вернусь в лагерь.
– Лучше бы вам вернуться прямо сейчас, – сказал Олдертон. – Лейтиф говорит, надо уходить. Он считает, что мы расположились слишком близко к главной дороге.
– Полагаю, надо узнать что происходит, прежде чем уходить.
– Это дело Лейтифа.
– Так ли? – Без особой на то причины я ощущал бунтарский протест против того, чтобы мне указывали что делать. В любом случае дискутировать с Олдертоном мне не хотелось.
Далекий гул вертолетов изменил тон. Мы вернулись на то место, где я только что стоял и стали смотреть в сторону темневшего за полями леса.
– Где они? – спросил Олдертон.
– Я не вижу.
Прозвучал новый залп, затем раздался пронзительный свист и почти одновременно четыре взрыва. Над лесом взметнулся и быстро погас сверкающий шар пламени. Артиллерийская канонада не умолкала, потом над деревней заревел мотор вертолета. Послышался новый свистящий звук и новые четыре взрыва. Когда над нашими головами пролетел второй вертолет, повторилось то же самое.
– Ракеты, – пробормотал Олдертон. – Что-то крушат на дороге.
– Кто они?
– Лейтиф думает, что афримы. Он сказал, что эти вертолеты похожи на русские.
Барражирование вертолетов главной дороги продолжалось. Время нанесения ударов определялось очень точно. Едва стихали взрывы одного ракетного залпа, на цель выходила следующая машина. Между взрывами до нашего слуха доносилась трескотня ружейного огня.
– Думаю, это партизаны, – сказал я, неожиданно даже для себя, – которые встретились нам вчера. Кому-то они устроили засаду на главной дороге.
Олдертон промолчал. Чем больше я думал об этом, тем более вероятным выглядело мое предположение. Негры что-то скрывали, в этом ни у кого из нас сомнения не было. Если догадка Лейтифа верна и этими русскими вертолетами управляют афримы, то ситуация вполне объяснима.
Сражение продолжалось еще несколько минут. Мы с Олдертоном смотрели во все глаза, но видели только пламя взрывов и боевые вертолеты, выходившие на огневую позицию над нашими головами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48