Мы подавили болевые ощущения по всей его новой коже,
полностью отключив их там, где пройдет скальпель Фрилинга, или
воткнется игла. Это была довольно сложная проблема. Когда он придет
в себя, у него должно остаться достаточно много болевых окончаний.
Когда он окажется на поверхности Марса, у него должна быть какая-то
предупредительная система, которая просигнализировала бы об ожоге, о
полученной ране или аварии. Боль была лучшим сигналом тревоги,
который мы могли ему дать. Но для значительной части его тела боль
осталась в прошлом. Однажды отключенные нервы полностью исключались
из его системы чувств.
Конечно, сам Роджер не знал обо всем этом. Он просто уснул, а потом
снова проснулся.
Поднял глаза и заорал.
Фрилинг устало потягивался и разминал пальцы. Услышав вопль, он
чуть не подскочил и выронил маску.
- Что такое?
- О Господи! Я только что увидел... сам не знаю. Может быть, это
был сон? Я видел всех вас вокруг меня, глядящих сверху вниз, и вы
были похожи на банду привидений. Скелеты. Черепа. Улыбались и
скалили зубы! А потом вы снова стали сами собой.
Фрилинг посмотрел на Вейднера и пожал плечами.
- По-моему, это твой медиатор в действии. Понимаешь? Он преобразует
то, что ты видишь, в то, что ты сразу можешь понять.
- Мне это не нравится, - сердито ответил Роджер.
- Мы поговорим с Брэдом. Но честно говоря, Роджер, я думаю, так оно
и должно быть. Думаю, что компьютер принял твои ощущения испуга и
боли, ну, знаешь, то, что каждый испытывает во время операции, и
наложил это на зрительные сигналы: наши лица, маски, все вместе. Это
очень интересно. И вот что меня еще интересует: что из этого -
результат промежуточной обработки, а что - обычный послеоперационный
бред?
- Я очень рад, что тебя это интересует, - надулся Роджер.
Но правду сказать, ему тоже было интересно. Снова оказавшись в
своей комнате, он дал волю воображению. Оказалось, что вызывать
фантастические картины по заказу он еще не умеет. Они появлялись,
когда им того хотелось, но уже не такие пугающие, как то первое,
жуткое мимолетное видение голых челюстей и пустых глазниц. Появилась
Клара с судном в руках, он отрицательно махнул рукой, и она вышла.
Когда она исчезала за дверью, тень двери вдруг превратилась в устье
пещеры, а сама Клара - в пещерного медведя, сердито ворчащего на
Роджера. Он все еще немного рассержена, понял он. Какой-то
инфракрасный оттенок ее лица был принят его органами чувств,
проанализирован урчащим внизу 3070-м, и показан, как
предостережение.
Зато в следующий раз у нее оказалось лицо Дори. Лицо тут же
расплылось, и вместо него вновь возникла знакомая темная кожа и
светлые глаза, вовсе непохожие на глаза Дори, но Роджер принял это,
как знак - между ними все снова в порядке...
Между ним и Кларой.
Нет, подумал он, между ним и Дори. Он покосился на телефон у
кровати. По его просьбе видеокамера была отключена: он опасался, что
позвонит кому-нибудь, позабыв, что его могут увидеть. И все равно ни
разу не взялся за телефон, чтобы позвонить Дори. Довольно часто он
тянулся к трубке и всякий раз отдергивал руку обратно.
Он не знал, что ей сказать.
Как спросить у собственной жены, а не спит ли она с твоим лучшим
другом? Просто и откровенно спросить, подсказывал Роджеру внутренний
голос. Он так и не смог заставить себя сделать это. Не было
достаточной уверенности. С такими обвинениями не шутят - ведь он мог
и ошибаться.
Весь фокус в том, что он не мог даже посоветоваться с друзьями, ни
с кем из них. Так просто было бы спросить совета у Дона Каймана; в
конце концов, это обязанность священника. Но Дон Кайман был так
явно, так мило и так нежно влюблен в свою симпатичную монашку, что у
Роджера просто не хватало духу говорить с ним об измене.
Что до остальных приятелей... проблема была в том, что они и вовсе
не поняли бы, в чем проблема. "Открытый" брак был настолько
распространен в Тонке - как, впрочем, и во всем западном мире - что
предметом сплетен становились скорее тесные супружеские пары.
Признаться в ревности было нелегко.
И потом, одернул себя Торравэй, дело совсем не в ревности... или не
совсем в ревности. Речь шла о другом. Никакого сицилийского
machismo, никакой ярости самца-собственника, обнаружившего, что кто-
то перелез через забор и вторгся в его райские кущи. Речь шла о том,
что Дори должна желать только его любви. Потому что он любит только
ее...
Тут он сообразил, что понемногу скатывается в такое настроение, что
телеметрия вот-вот разразится сигналами тревоги. Этого ему не
хотелось, и он решительно увел мысли прочь от своей жены.
Он немного потренировался открывать и закрывать глаза. Овладение
этим новым искусством придавало уверенности в себе. Как именно это
происходит, он понимал ничуть не лучше Вилли Хартнетта, и все же,
когда ему хотелось отключить зрительные сигналы, электронные схемы в
голове и внизу, в 3070-м, могли превратить это желание в реальность.
Он мог даже выборочно ослаблять свет, или делать его ярче.
Оказалось, он мог отфильтровать весь спектр световых волн, оставив
только выбранную полосу пропускания, или наоборот, или сделать любой
из цветов ярче или темнее остальных.
Это действительно придавало уверенность, хотя вскоре наскучило.
Хорошо бы, чтоб сегодня был обед, с тоской подумал он. Но обеда
сегодня не предвиделось, во-первых, из-за операции, во-вторых, его
вообще постепенно отучали от еды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80